В Альгиров день открываются ворота Дома Хюглир, и мертвецы выходят из гробниц. А-ха-ха, да вы бы видели свои лица, вот умора! Да, чёрные льды Чиатумы хранят древние кости. И болота хранят. И пески. И духи выходят петь и плясать под ясным небом. Такого, я погляжу, в университетах не сказывают. Ну-ну, слушайте Дару, слушайте больше. А то я вам ещё и спою!
«Она безумна, — думала Эмпирика, — совершенно и непоправимо безумна. Нет, ну что за несправедливость: и меня ещё считают сумасшедшей, хотя я тихо сижу и никого не трогаю, а эту дурочку-балаболку слушают с упоением».
По правде сказать, в словах Дары не было ничего забавного, но её озорная весёлость и звонкий хохот заражали окружающих — те внимали эдакому бреду, поддакивая и охотно вторя ей одобрительным смехом, точно зачарованные. И нет, смеялись они не над ней — вместе с ней, уж это-то Эмпирика хорошо научилась различать. И едкая, горькая досада заклубилась в её душе.
— Да, страсть как хочется петь! Давно молчит моя лютня, непорядок! И песенка вот сама собой сочинилась. Кто сочинил? Не Дара, нет, Дара не сочинитель. Дара только рассказчик. Это послание. Я-то, стало быть, для этого только и пришла. Ох, ну какие же вы все презабавные, жаль расставаться!
— Дара, а ты на каком будешь курсе?
— На курсе Незрячих Странников, хе-хе. Да, глаза в песке, глаза в воде. Дара — наблюдатель. Дара — посланница Дома Хюглир. Нет, как же хорошо, ребята, а! Как хорошо-то дышится! Я точно спою, клянусь всеми болотами мира!
«Пресвятые паучьи лапки, когда ж эта ненормальная заткнётся?!»
— Да, а аши-то, аши! Каковы, а? Проснулись, видали? Знаете, что Агранис тоже они построили. Ну, потомки их, стало быть. Что, враки? Нет, мне в Доме Хюглир поведали. В Доме Хюглир всё без обмана. Радош мечтал о таком городе, мечтал да и намечтал…
Эй, где моя лютня? Да вот же она, всегда за спиной, родная! Ну, слушайте же теперь, невмоготу терпеть!
Тонкие пальцы коснулись застывших в напряжённом предвкушении струн, и те отозвались с неожиданной и такой неуместной сейчас скорбью.
И голос аюгави, помрачневший и заледеневший вмиг, словно небо за Сумеречными Рубежами, довершил колдовской обряд, начатый обманчиво-бессвязными присказками.
Слова песни складывались ровными рядами, выстраивались янтарными башнями, вспархивали звонкоголосыми птицами и обречённо срывались в гибельную пустоту предрекаемого забвения.
Эмпирике показалось, что она слышала эту песню тысячу раз и знает наизусть. Чёрным пламенем разгорелась она в душе — и выжгла её дотла, не оставив ни других мыслей, ни чувств. Только неизбывная скорбь, тяжесть неназванного и позабытого, но непрощённого преступления — и отчаянная надежда.
Канувшая в безвременье.
— Внимание, друзья, внимание! — радостно грянуло совсем рядом в громогласный рупор, едва затихла последняя нота.
Вместе с ней развеялось и наваждение.
Как ни в чём не бывало все развернулись в сторону деревянного помоста, высящегося среди палаток.
— Сейчас будет лекция, — важно заявил агранисец и добавил таинственным полушёпотом: — То, ради чего мы приехали.
Его товарищ фыркнул:
— Не пугай! Мы же не на занятиях.
— Встречайте главную гостью Фестиваля… — объявил глашатай со сцены.
Эмпирика, ещё не освободившись от отзвуков печальной песни, тающих в ушах призрачными следами уходящего тёмного озарения, невольно вытянула шею.
На помост поднялась светловолосая женщина в неприметном платье.
— …ту, кто не побоялся бороться за правду — отважную Лагнарию!
Море народа, рассевшегося у шатров, разом взбушевалось яростными рукоплесканиями с оглушительным рёвом и приветственными криками.
С минуту Лагнария, скромно потупившись, очаровательно улыбалась, одаривая толпу благосклонными взглядами.
Наконец, когда все затихли, она ступила на край помоста, и, окинув собравшихся внимательным взором, торжественно начала речь.
В голосе её, мелодичном и мягком, ощущалась затаённая сила, с которой по временам она подчёркивала отдельные слова.
— Сегодня я не стану снова обличать бессилие Эгидиумов в сфере истории — да и во всех остальных, впрочем. Все вы, конечно, понимаете — в отличие от досточтимых учёных мужей, — как наивно полагать, что цивилизации рождаются на пустом месте и что история мира начинается с короля Феоссы, объединившего острова и покорившего великий народ пустыни Рат-Уббо для постройки мостов. Совершенно очевидно, что развитые цивилизации на Эгредеуме существовали задолго до того, как прибрежное поселение близ дикого лесистого холма превратилось в янтарную крепость.