Под остовами арки она вошла в башню — ступила в полумрак и неспешно поднялась по полустёртым ступеням на площадку с осыпавшейся крышей. Дальше ступеней не было; наверху виднелись остатки каменных перекрытий. Внутреннюю часть площадки тускло освещали падающие сверху рассеянные лучи.
Здесь было ещё холоднее. Пахло сырыми камнями с лёгкой примесью чего-то тошнотворно-сладковатого. Эмпирика старалась не думать об этом запахе. Воздух был каким-то густым, тяжёлым, и она не могла избавиться от представления, как с каждым вздохом в лёгкие проникают тлетворные испарения со спорами плесени, как с каждым вздохом её тело наполняет порция неизвестного яда.
Воздух стоял бездвижно, но она ощущала странное прикосновение к коже — точно ветерок пробежал. Но ветра не было. Странно: ведь она слышала далёкий шум, точно ветер завывал над холмами. Остальные звуки померкли вовсе, точно и не было неподалёку никакого Фестиваля.
В тусклом свете она различила надписи на стенах.
У неё закружилась голова.
Перед заморгавшими глазами поползли разноцветные концентрические круги.
Когда она снова пригляделась, стало ещё темнее. Тусклый свет исчез, и вместо него откуда-то сверху лилось зыбкое красноватое свечение.
Эмпирика пошла наверх, держась за стены, по винтовой лестнице — по ступеням, которых не было мгновение назад.
Там, где она касалась сырых камней, с тихим шипением вспыхивали странные фиолетовые знаки и тут же гасли во тьме.
Многоголосый шёпот заполнил пространство.
Приглушённый гул. Слов не разобрать. Дрожащее дыхание.
Прислушаться — и просачивается сквозь шум полупрозрачная повторяющаяся мелодия. Навязчивая песня, струящаяся прямо в сознание и заполняющая его целиком смутными образами.
«Обитает наш народ в чёрной бездне меж миров», — тихо пел ясный голос вдалеке и одновременно совсем близко, а где — не разобрать: то ли в мыслях, то ли в другом пространстве.
Гладкие камни отзывались протяжным эхом.
«И, пока ты будешь спать, вечность он сочтёт опять».
Колыбельная.
Ей отчётливо вдруг вспоминалась другая башня: чёрная под чёрным небом. И мягкий сиреневый свет странных светильников в тёмных покоях. Пурпурный балдахин над кроватью. И груды книг: громадные фолианты, внушающие ужас одним своим видом, источающие тревожный, будоражащий воображение запах ветхости с едва уловимой примесью чего-то сладковатого, тошного — мрачного и неназываемого.
И этот голос…
«Заклинаю ясный день — пусть падёт на солнце тень.
Заклинаю злую ночь — звёзды с неба канут прочь».
Неуловимый голос, чьё призрачное звучание столько лет тщетно силилась она воскресить в памяти.
И ожило вдруг всё — разом и без утайки. То, что все эти годы тревожило её сны, утопая наутро в милосердном забвении.
Гулкие лестницы с резными перилами. Бесконечные подземные коридоры. Зыбкая, вздрагивающая от каждого вздоха тишина в необозримом зале, чьи полупрозрачные стены и своды из зеркального камня теряются в туманном полумраке.
В Зале Потерянных Душ, в башне Аш-Таше на Озере Слёз…
Руки — тёплые, мягкие, ласковые — теперь были холодны и жестоки. Одна сжимала её ладонь до боли, другая что-то прятала за спиной.
Бессчётные ступени, перекрестья ходов… Они шли так долго, что Эмпирика утратила всякое представление о направлении и не могла понять, поднимаются они или спускаются.
Они находились здесь вдвоём. Вернее, остальные — если они были, кем бы они ни были — никогда не занимали Эмпирику настолько, чтобы попасть в поле её восприятия. Только смутное ощущение постороннего присутствия, непонятное и неосознаваемое тогда, в детстве, позволяло предположить, что в башне жил кто-то ещё. Как будто она полнилась призраками — бесплотными, незримыми и оттого с особой, даже болезненной какой-то настойчивостью отстаивающими своё право на достоверное существование.
Голос чарующий — твердеет, широко распахнутые глаза смотрят незряче, сквозь неё, из тьмы — и во тьму.
Эмпирике страшно, но она молчит. Молчит и ждёт неизбежного — того, что не понимает ещё умом, но чувствует безошибочно всем своим существом.
«И, когда настанет тьма, ты войдёшь в неё сама:
Из тюрьмы-укрытия — да в прореху бытия».
Занесённый кинжал. Безмолвный ужас. Чёрный провал в полу.
Нет. Она не хотела. Кто-то заставил её. Она кричала — о, бесконечный и невыразимый ужас, как она кричала… Она отвела кинжал от Эмпирики в последний миг, а в следующий — рассыпалась облаком пепла.
И призраки вышли из туманного сумрака, отделились от дымчатых камней, словно шагнули из другого пространства в это — пустое и застывшее, разбившееся мириадами дрожащих осколков тишины, оглушительной после оборвавшегося навек крика.