- Лелю нельзя одну выпускать на улицу, - строго сказала тетя Груша.
- Она ходит в соседний дом, - сонно ответила моя мама.
- Нельзя! - четко отрезала тетя Груша. - У нас в доме был случай в сорок девятой квартире... Родители выпустили мальчика погулять, а нашли только через три дня. Он валялся в подвале задушенный, и в кулаке у него были зажаты очки. По этим очкам отыскали убийцу...
- Кто был убийца? - испуганно спросила моя мама.
- Ты не поверишь... - ответила тетя Груша. - Молодой парень, почти подросток из очень бедной семьи. Он позарился на дорогую куртку и заманил того мальчика в подвал... А у Лели такое пальто!
- Со снегирями! - добавила я.
- Какой кошмар! - вскрикнула моя мама.
Зеленые тапочки еще помялись на пороге, потом ушли. Медленно прошаркали по коридору и затихли в прихожей.
Оставшиеся пуговицы тетя Груша выложила из шкатулки на подоконник. Все они казались мне неинтересными, за исключением одной. Она была черной, едкой, с широкой белой полоской посередине. Я сразу же поняла, кто это. Я взяла ее и придвинула к круглой белой пуговице в золотом ободке.
- Почему, скажи почему, - сказала я за черную пуговицу с широкой полоской, - почему ты не выходишь за меня замуж?
Тетя Груша должна была отвечать за белую пуговицу, но она расстроенно промолчала.
- Нет, почему? - настаивала пуговица Харитон Климович.
- Потому что это не для детей! - сказала тетя Груша.
- Но разве мы дети? - воскликнула пуговица Харитон Климо-вич и заплясала на подоконнике.
- Не хочу! - грустно ответила пуговица тетя Груша и отодви-нулась к окну.
В окно мы увидели, как моя мама вышла из подъезда. На ней были черные короткие валеночки с блестящими калошами. Она тащила за собой три стула, схватив их руками за деревянные спинки. На спинках блестели имена грузчиков. Стулья ехали за моей мамой на задних ножках, высоко задрав перед
ние. Моя мама оставила их у помойных ящиков. Они застыли друг против друга, помеченные име-нами Витя, Юра и Сережа. Они стояли полукругом, как будто бы Витя, Юра и Сережа только что здесь побывали.
- А двадцать лет тому назад ты тоже не хотела? - спросила пуговица Харитон Климович и завертелась волчком.
- Ну конечно, нет, - устало ответила пуговица тетя Груша и упала с подоконника.
Она покатилась по полу и исчезла под диваном. Я нагнулась за ней, чтобы посмотреть, как ей там приходится, и увидела, что она раскололась пополам. Одна половинка лежала на ковре, другая - на дощечке паркета.
- Что-то никак не могу найти зоопарк, - сказала тетя Груша, глядя в окно, как моя мама в черных валеночках с калошами бредет к подъезду.
Я захохотала и стала показывать:
- Там зоопарк, там, - попадая пальцем то в дом женщины с квадратным лицом, то в колонны Оперного театра.
Тетя Груша напряженно вглядывалась:
- Что-то не вижу...
- Что с тобой? - удивилась я. - Здесь нет никакого зоопарка, здесь только Оперный театр и Красный проспект.
- Ах, вот оно что! - смирилась тетя Груша и отошла от окна. - Кирилл что-то задержался... Он давно вышел?
- Он не придет, - ответила я. - Ты что, забыла, что он умер?
Тетя Груша внимательно посмотрела на меня. Ей было трудно смотреть, и она делала усилие, чтобы удержать на мне взгляд.
- Кирилл умер? - спросила она и задумалась. - Нет, почему же, я помню...
За обедом моя мама положила нам с тетей Грушей в тарелки творог с молоком. Мы сидели на новых стульях. Их с утра привезли из магазина.
- Тетя Груша у нас теперь ничего не помнит! - сказала я моей маме.
- Да брось ты! - ответила она.
Тетя Груша улыбнулась.
- Ты где творог взяла? - спросила она мою маму.
- Да мы же его вчера купили! - ответила моя мама. - Неужели ты не помнишь? Ты что, тетя Агриппина!
- Не помню... - сказала тетя Груша.
- Вот видишь, - кивнула я. - Она еще спрашивала про дядю Киршу.
- Нет, Кирилл умер, я знаю...
Моя мама нахмурилась.
- А меня ты помнишь?
- Нет... - и тетя Груша виновато улыбнулась.
- А Лелечку ты помнишь?
Я насторожилась. Но тетя Груша сказала:
- Конечно, помню... Она же у меня живет. Разве можно забыть Лелечку?
- Леля живет у меня! - возразила моя мама.
- Да ладно тебе! - засмеялась тетя Груша, а потом подозри-тельно взглянула на нее и спросила: - А ты кто?
Моя мама расстроенно промолчала.
Вечером тетю Грушу вырвало творогом, а потом еще чем-то ко-ричневым, похожим на подсохшую кровь. Глаза у нее помутнели и закрылись. Я несколько раз позвала ее по имени, но она не откликнулась, только вяло пошевелила рукой.
Мы вызвали врачей. Врачи несколько раз повторили слово "инсульт" и уехали. Я спросила:
- Что значит инсульт?
- Это значит, что тетя Груша скоро умрет! - ответила моя мама.
- Не может быть! - не поверила я. - Ты перепутала!
Изо рта тети Груши лилась коричневая жидкость, и моя мама поставила таз рядом с ее кроватью. Глаза тети Груши были закры-ты, но лицо казалось спокойным.
- Вряд ли она придет в себя, - сказала моя мама, пристально вглядываясь в нее.
- Она умирает... - поняла вдруг я. - Но как же я буду жить без нее? Как я буду жить?
- Ты будешь жить со мной, - ответила моя мама, глядя в сторо-ну. Разве тебе плохо?
- Мне нужна тетя Груша, - объяснила я. - Она отдавала мне сдачу в магазине. Она читала мне "Голубой цветок", да ты этого просто не поймешь...
- Но я постараюсь...
- Да чего там! - махнула я рукой. - Я не хочу... Послушай, - и я пристально посмотрела на мою маму. Зеленые тапочки едва держались на бледных ногах. - А ты не могла бы умереть вместо нее?
И мы обе обернулись на тетю Грушу. Коричневая жидкость лилась уже не только изо рта, но и тонкими ручейками вытекала из ноздрей. А лицо было спокойным, как будто бы раннее утро на улице Гоголя и она вот-вот должна была проснуться.
- О чем она думает? - спросила я.
- Ей снится сон про ее прошлую жизнь, - ответила моя мама.
- Ты не знаешь какой? - спросила я.
- Может быть, и знаю... - улыбнулась моя мама.
- Что ей снится? - крикнула я.
В глазах у меня было мокро и тяжело. Комната, в которой мы стояли, расплылась, и следом за ней расплылось лицо моей мамы. Я видела только розовое дрожащее пятно с закрытыми глазами над белым светящимся платьем. Я слышала ее голос и свистящее дыхание тети Груши.
- Ей снится лето, - рассказывала моя мама и раскачивалась в разные стороны, как фарфоровые старики, сидящие на пианино в гостиной. - Очень жарко. Середина июня. Много комаров, но чтобы они не кусали тетю Грушу, она мажется одеколоном "Гвоздика". Она стоит на берегу реки и смотрит на дядю Киршу, который протягивает ей руку из лодки, а в лодке лежат удочки... - и вдруг спросила: - Ты помнишь, Леля?
Комната сразу же стала ясной, и таким же ясным стало ее лицо и шелковый белый халат с серебряными блестками.
- Ты помнишь, Леля? - ласково повторила она.
- Нет, - ответила я, ясно увидев лицо тети Груши, перепач-канное коричневой жижей.
И тут же все расплылось.
- А берег той реки высокий-высокий, и на склоне - гнезда ласточек. Они летают над рекой, и ты спрашиваешь, почему у них раздвоенные хвосты. А дядя Кирша зовет тетю Грушу к себе в лодку, но тетя Груша не идет, потому что еще не насмотрелась на ласточек. А я держу тебя за руку. И вот тетя Груша села в лодку, и дядя Кир-ша уже хотел оттолкнуться от берега, но ты вдруг вырвалась от меня и с размаху прыгнула к ним. Лодка отчалила, и я осталась одна...
На следующий день я пошла к женщине с квадратным лицом отнести три рубля. Она открыла мне дверь, и я, увидев ее, зары-дала.
- Что случилось, Леля? - сухо спросила она.
- А то, - ответила я. - У меня умирает тетя Груша.
- Очень жаль, - сказала женщина с квадратным лицом и ука-зала мне на стул. Я села. На спинке было вырезано "Здесь был Юра", напротив стояли стулья Вити и Сережи. - Начнем урок.