— Ну и что! Дашь и пойдешь спать. Дашь — тебе донорский рубон, и спать, и завтра не работать — спать. (А я думаю: «Неужели он, дав свою кровь, сможет уйти, не дождавшись результатов?») Договорились, да? — И сразу к врачам: — А вот у нашего товарища такая же кровь. Может, перельем, а? Он готов.
Его уложили на тот стол, который только что был его сидением, подкатили его к столу больной. Составили два стола. На одном лежит спаситель, на другом...
Да! После переливания уже точно: на другом лежит спасенная. Не хватало именно этой капли крови. Потом-то уже привезли. А вот этой капли как раз и не хватало. Она-то и стала самой главной каплей. Его кровь и оказалась самой главной каплей. Она-то более всего и пригодилась. Она-то и спасла.
Ну а почему же его кровь не будет годиться? Почему бы не спасти?
Здоровый. Занимается гимнастикой. Поддерживает в себе достаточный уровень витаминов. Это все нормально. Все у него нормально.
1965 г.
«КАК ЖАЛКО, ЧТО У МЕНЯ НЕТ ГРЫЖИ!»
Как жалко, что у меня нет грыжи! Ну что, подойдет к ним молодой парень, длинный, худой, с еще юношески дефектной фигурой, как говорят портные и продавцы магазинов «Одежда», и они, естественно, должны будут подумать: «И вот этот будет оперировать нашего папу!» А так хоть какой-нибудь признак респектабельности будет. Ну хоть что-нибудь мне для солидности! Сейчас выйду к этим прекрасным двум девочкам, девушкам, и скажу:
«Здравствуйте. Я дежурный хирург. Я сейчас принимал вашего отца».
«Здравствуйте, доктор. Ну скажите, что у папы? Что делать будем?»
И я вынужден буду сказать им: «У вашего папы ущемленная грыжа. Его надо срочно оперировать».
«Что вы говорите! Неужели это необходимо?! Может, можно подождать?»
Они с сомнением будут смотреть на меня, оценивать мой внешний вид, мою юность. Юность почему-то вызывает недоверие, считается, что в юности все радикальны, и, наверное, они усомнятся в предложенной мной необходимости. Они ж ведь и сами молодые, прекрасные две девушки, похоже, что моего возраста. Во всяком случае, мне так показалось, когда я в приемном покое принимал его, а они сидели в ожидательной комнате.
И я должен прийти к этим девочкам...
«Нет. Ждать нельзя. И без того много времени прошло. Вы и так слишком долго дома ждали. Он уже на грани большой опасности».
А они, наверное, подумают, что надо бы спросить у кого-нибудь посолиднее, а не у этого мальчишки, у меня то есть.
Никакой во мне солидности. Я ж не могу им сказать, что я и есть сегодня ночью ответственный хирург, старший в ночи.
Ах какие обе девочки красивые! А мне явно не хватает солидности, респектабельности, уверенности... Вот! Может, мне не хватает уверенности? Вот главное: наверное, нет уверенности. А отчего? От недостатка знаний, опыта? Знать — знаю. Нет навыка разговаривать с родственниками. Нет навыка разговаривать с хорошенькими девушками. Вот если бы они лежали больные и их надо было оперировать, я и не заметил бы, что они хорошенькие. Больные и больные. А тут... Что ж мне с ними говорить-то, о чем?.. О чем — ясно, но как! Они мне не должны поверить.
«Может быть... Вы на нас только не обижайтесь, но, может быть, с кем-нибудь еще посоветоваться? Вы не подумайте, что мы не доверяем, но папа наш... Это все неожиданно... Мы так волнуемся».
А я им отвечу вполне солидно:
«Конечно, это ваше право, и совершенно естественно, что вы волнуетесь, и конечно же я нисколько не возражаю, но у нас нет времени, нельзя терять ни минуты, прошло уже больше шести часов, и не исключено, что придется теперь еще из-за этого делать и резекцию ущемленной кишки».
И тут мне надо будет сказать обязательно, что я не один принимаю решение. Нельзя им говорить, что я главный этой ночью. Это я им после операции, а сейчас я им вот что скажу:
«Видите ли, каждый случай, требующий нашего активного вмешательства, то есть операции, мы решаем коллегиально. И я, и еще один хирург, дежурный сегодня. Мы оба посмотрели, и оба решили, у обоих нет и тени сомнения. А два хирурга, думающие одинаково об одном и том же, — это уже много. У нас нет времени ждать и консультировать. У вашего папы нет времени».
Конечно, мне бы хоть какая-нибудь болезнь для солидности. Скажем, гипертония — я уже буду значительно увереннее, весомее, солиднее.
А когда я сошлюсь на второго хирурга, они с легкой совестью скажут мне:
«Да, да. Конечно, конечно, доктор. Вы делайте, как надо. Мы понимаем. Что делать? Но вы и нас поймите — это ж наш отец».
И я им скажу — я выше их, я сверху глядеть на них буду, — я по возможности солиднее им скажу:
«Да. Его готовят сейчас к операции, и я тоже сейчас иду мыться и буду оперировать».