Выбрать главу

— Вы меня простите, доктор. Конечно, раз вы считаете, что оперировать необходимо, — все. Какие могут быть разговоры? Оперируйте. Простите еще раз. По-видимому, интеллигентности не хватило. Атавистическое желание скрыть оказалось сильнее. Отзвук монастырского воспитания моей бабушки.

Золотящаяся дверь операционной раскрылась, и ее увезли внутрь. Я только взгляну, что там окажется, и пойду обход доделывать. А они пусть без меня оперируют.

Иногда даже приятно смотреть на операцию со стороны. Инструменты как-то одушевляются и отделяются от рук. Смотришь на оперируемое место. Видишь его. Видишь инструменты. «Умные инструменты хирурга». А руки остаются вне поля зрения. За кадром. Инструменты сами ходят. И ходят точно. И режут и шьют точно. Интересно.

Вскрыли брюшную полость.

Ну что ж. Операцию, конечно, надо было делать — разрыв кисты яичника. А внематочной не было. И все-таки все правы.

1964 г.

...И ЯГУАР СНОВА В НОРМЕ

Сегодня выходной день, и можно не торопиться. Но проснулся он как всегда — привычка. Как приятно заложить руки под затылок, вытянуться и смотреть, можно даже думать. И не вставать. И как только он это подумал — тут же встал. Он не пролежал и пяти минут. Привычка. Досадная привычка. А в доме все еще спали. Тоже привычка. Ему приходилось вставать раньше других. Так распоряжались ими их рабочие расписания. Им и прочими домашними.

Все равно приятно двигаться не спеша. В больницу-то заехать надо будет — но потом, успеется.

От вечной необходимости что-то делать, и делать неотложно, во всяком случае обязательно, Борис Дмитриевич никак не мог придумать себе занятие. Читать почему-то не хотелось.

Решил резонно — сначала помыться, а там видно будет. Хотя совершенно ясно, что надо делать. До сих пор не написан отчет о своей деятельности, который надо представить в аттестационную комиссию. Он каждый раз откладывал, а потом, с божьей помощью, его либо в больницу вызовут, либо гости придут, либо самим необходимо идти в гости, либо детям он нужен позарез. Так и не напишет никак. Тоже стало привычкой.

Но нынче отчет уже стал тяжким камнем на его душе.

Во-первых, он один из всех хирургов больницы остался неаттестованным. И пусть он заведующий отделением, главный хирург больницы, пусть ему приходится оперировать самые тяжелые случаи и приезжать в особо тяжелых случаях в больницу — все хирурги имеют официальную утвержденную квалификацию, а он нет.

Это все как-то неудобно, даже если не обращать внимание на то, что он получает зарплату меньше остальных врачей. Платят по стажу, а у всех стаж от пятнадцати до тридцати лет. Всем прибавляют пятнадцать рублей за первую категорию, а ему десять — за заведование. Это как-то смешно и немножко неприятно.

Борис Дмитриевич подошел к столу и посмотрел на бумагу, давно приготовленную для отчета. «Да, пора сесть за стол и начать писать». Он взял из стаканчика ручку и положил ее на бумагу. Потом отошел от стола, приблизился к книжной полке, стал поглаживать книжные корешки и перечитывать их корешки, — любимое занятие.

Когда он уже пошел мыться, раздался телефонный звонок. Конечно, это оказалось из больницы, и все его сомнения рассеялись: надо ехать, опять можно не писать. Но подумал он про себя иначе: «Опять не смогу сесть писать».

Борис Дмитриевич наскоро помылся, поехал. Уже после телефонного звонка проснулась вся семья, и Павлик спросил:

— Папа, а ты придешь?

— Конечно, приду. А как же. — Но сам при этом вспомнил, как несколько дней назад сын, не видевший его уже который день, потому что приходил и уходил, когда Павлик спал еще либо уже спал, сын его сказал бабушке, пришедшей в гости: «А к нам вчера папа приходил». Все, конечно, смеялись, все было очень мило, родственники передавали друг другу эти курьезные слова, которые, может быть, войдут в семейные хроники, но Борису Дмитриевичу все же стало обидно. Его, естественно, стали одолевать сомнения, и действительно, так уж нужны эти его постоянные отсутствия дома и постоянное присутствие в больнице. Не является ли это, если подумать, хорошо закамуфлированной ленью, прикрытой якобы необходимостью и ложной деловитостью?

Вот и сегодня, когда Пашка задал свой вопрос, Борис Дмитриевич задумался, хотя чего думать, когда некогда думать, — это так удобно. Вот если такси попадется, тогда будет сидеть и думать. А если поедет в автобусе, будет читать книгу.

Но в лифте он еще думал: «Вот вызвали к нему. Я так и знал, что к этому больному меня вызовут. А потом все будут говорить, какой я хороший хирург, что по первому звону тотчас являюсь в больницу, что и в субботу и в воскресенье бываю в больнице и смотрю больных. Чего ж тут хорошего! Надо хорошо оперировать, и тогда не надо будет ездить в свое свободное время. Все будет идти своей дорогой, правильно. Хороший хирург должен быстро сделать операцию и идти домой к сыну. А я все здесь торчу».