— В моей книге минотавры описывались как могучие и несокрушимые воины. Но увиденное меня разочаровало.
«И те обмены ударами его разочаровали?..»
— И хотя мне не стоит терять бдительности, — указал он на своё лицо, и на отвратительный шрам мужчины в углу комнаты, и снова на своё лицо пальцем, — однако я стремлюсь описать сильнейших чудовищ, что только смогут заставить меня сражаться всерьёз, и добиться своей цели. А на турнир пришёл бросить вызов могущественным воинам на их же территории, научиться и превзойти их там, где они сильнее всего. Моё участие и моя победа — доказательство моего превосходства и оправдание моего пути, — голос, доносившийся из-под металлического шлема, был холоден, но полон безграничной решимости и уверенности. — Только так я смогу окончательно подтвердить своё право на существование.
Больше Леварро после такой длинной для него тирады ничего не сказал, замолчав и замерев на месте всем телом. Мелания похлопала глазами, поглядела на отсутствующий напиток в её руках, положила бокал и пригубила бутылку вина, закинув предварительно в рот несколько ягод. Не оставив в бутылке ничего кроме былых надежд, она глубоко вздохнула и улыбнулась.
— А вы, Ро, мужчина волевой. Но... — положила она свою ладонь на его, прикасаясь к латной рукавице, — зачем вам эти пафосные и драматичные речи о собственном существовании? Вы можете жить простой и беззаботной жизнью. Вы же человек. Так зачем вам эта шелуха?
— Не знаю, о какой это простой жизни ты говоришь, но она мне не к лицу. Я стремлюсь к геройствам.
— Геройствам... Тогда, может... Хотя нет, забудьте. — покачала девушка головой, — Мы ведём эту войну без чьей-либо помощи уже десятки лет. А у вас здесь... — и взглянула на мальчика у стойки, — свободой пользуются все те, кого у нас её лишают.
— Какую ещё войну?
— Неважно. Я леди самостоятельная, да и говорила я уже, что не хочу втягивать кого-то в свою бессмысленную борьбу. Лучше скажите, вам как, нравится это место? Оно такое... порочное и безбожное... — оторвалась Мелания от его руки, говоря о чём-то своём, совершенно красная от алкоголя. — Говорят, здесь царствует тиран и грех. Но я думаю иначе — здесь одновременно и тихое, и спокойное, и живущее сливается с великим и неизъяснимым великолепием... свободы, да. Просто вы не понимаете этого. Не понимаете... Вы же люди. Вы же хозяева своих, нет — чужих судеб. Вы же держите поводок. У вас в руках ключ от наших ошейников, наших цепей, наших надежд... наших желаний...
— К чему этот разговор? — спросил рыцарь, приподняв на несколько градусов голову.
— Понимаете ли, Ро... мне очень грустно, — понурилась девушка, вглядываясь в пустой бокал. — Мне очень грустно, что мне приходится отдавать огромные суммы, чтобы начать с кем-то разговор, а по итогу не получить ничего, кроме пустых слов и обещаний. Меня печалит, что я наивно полагала найти здесь помощь, тогда как помогать почти некому, что моя должная быть долгой и отрешённой жизнь может закончиться в любой момент и что спиртное так сильно развязывает мой язык... Мне очень жаль, зря я вывалила всё это... на вас.
Ро помолчал пару мгновений, глядя девушке в её лазурные, грустные глаза. Потом негромко сказал:
— Возможно, вы правы, сударыня. Хотя бы в одном. Я вас, действительно, не понимаю. Однако, — он встал из-за стола, — я обещал оказать тебе услугу в ответ на твою помощь. И я собираюсь сделать это.
— Правда? — глаза Мел заблестели, остановившись на прорезях латного шлема, вглядываясь и будто замечая холодные зеленоватые отблески сквозь пламенную пелену.
Со второго этажа послышались размеренные шаги.
— Ам... вы в самом деле... Тогда... — потирая рукава, девушка окинула комнату взглядом, и споривший с двумя единственно другими гостями официант с трактирщиком и мальчиком со звериными ушками спешно ушли на кухню или куда ещё, — года через два, может, три, четыре или когда вы сможете сказать наверняка, чью сторону собираетесь занять: благородных, но преступных господ иль преступных, но благородных рабов — иль, может, наоборот, я всё ещё не совсем уверена — прошу вас... подарите мне и моим друзьям... — она снова подняла глаза, — долгожданную свободу. Какую бы сторону вы не заняли... Ведь хоть я и назвалась ближайшей подругой оной, в то же время... в борьбе за неё я стала её нижайшей рабой. И мне это... совсем не по душе...
— Я обещаю. Даю слово.