Постепенно соседка стала дремать и попросила Марину не уходить, пока она окончательно не заснет.
- В последнее время, что-то стала совсем плохо засыпать, - говорила бабушка. - А так, когда ты здесь, спокойно мне, так и тянет в сон. Будешь уходить – захлопни дверь, пожалуйста.
Марина сидела в полумраке Раиной комнаты, глядя в темноту. Мыслей никаких не было. С этим миром ее связывал только звук тикающих часов. Старушка тихо спала, еле слышно посапывая. Женщине казалось, что она Раина ровесница, и жизнь ее почти скатилась с горы в овраг. Осталось совсем немного. У Марины слипались глаза. Она незаметно задремала.
Разбудил женщину бой старинных часов. Марина не сразу поняла, где она находится. Циферблат часов напоминал круглое лицо с глазами – двумя отверстиями для ключа, которым заводят бой и устанавливают время. Лицо-циферблат имело удивленное и недовольное выражение: «Кто здесь еще и зачем?» Острыми пиками торчали стрелки, намекающие гостье, что уже четыре утра и пора бы и честь знать. Женщина встала и на цыпочках вышла за дверь.
Вернувшись в свою квартиру, Марина увидела, что кровать и диван разобраны для сна, но Нина с Русланом спят вместе на диване. Для кого была приготовлена кровать, Марина не поняла. Возможно, сначала у Нины были более целомудренные намерения, но видимо, так намерениями и остались.
Женщина тихонечко вытащила раскладушку из кладовки и прошла на кухню, плотно закрыв за собой дверь. Долго не могла заснуть, так как над ухом шумел переполненный холодильник, а за окном гремели новогодние фейерверки. «Вот и Новый год, - думала Марина, - почему новый? Для меня все останется по-прежнему. Просто еще один год, такой же, как и все предыдущие». Женщина повернулась на бок и стала одной рукой растирать занывшую поясницу. «Раскладушка совсем провисла. Лежишь, как в гамаке», - подумала Марина, засыпая.
Утром, едва открыв глаза, женщина вытянула руку и нащупала телефон на столе, посмотрела время. Шел девятый час. Она вскочила и начала собирать раскладушку. «Вдруг воды захотят попить, а тут я разлеглась поперек кухни», - заволновалась она.
Марина тихонечко приоткрыла дверь в коридор и прошмыгнула в ванную. Включила маленькую струйку воды, чтобы сильно не шуметь, и начала умываться. Закончив туалет, как мышка проскользнула обратно на кухню. Поставила чайник. Приготовила бутерброды.
Вдруг, словно вихрь, ворвалась заспанная Ниночка. Налакированные с вечера волосы были всклокочены, тушь размазана, видимо, сон сморил, не успела умыться. Лицо было мятым и выражало крайнюю степень раздражительности и неудовольствия.
- Мама! Ты что специально это делаешь? Ходишь, как слон, гремишь. То воду пускаешь, то чайник у тебя сипит! Новый год же! Люди праздновали, отдохнуть хотят. Неужели непонятно.
- Прости, Ниночка. Я думала, вы спите, не слышите. Я же тихонько, - оправдывалась Марина.
- Ничего себе тихонько. Даже Руслан проснулся, говорит: « Что твоей маме не спится?»
Нина налила большой стакан минеральной воды, залпом выпила. Взяла бутылку с собой, и пошла в комнату, напоследок строго зыркнув на мать.
Марина замерла в нерешительности.
«Я им мешаю. Что же мне делать? Вернее делать то, как раз ничего нельзя», - растеряно думала она. Женщина присела на табуретку и стала смотреть в окно.
Двор напоминал поле боя местного значения. Ветер гонял, подкидывал, развешивал на озябших ветках кровавой рябины оборванные ленты серпантина, помятую мишуру. Мусорный бак был переполнен. Кроме многочисленных коробок, бутылок, консервных банок, на снегу валялась, чья то старая одежда, прохудившаяся обувь; криво привалился на один бок одноногий старомодный трельяж; как монумент советской эпохи, над всем этим барахлом возвышался громоздкий деревянный шифоньер - вещи, от которых, следуя традиции, люди избавились перед Новым годом, надеясь на новую жизнь.
У Марины почему-то защемило сердце: «Я, как эти старые вещи. Нина взрослая. Я ей не нужна. А кому я нужна? Лиде? Нет, она очень самостоятельная. И без меня прекрасно проживет. Себе? А что мне с самой собой делать? – на глаза набежали слезы. – Нельзя плакать, а то весь год будет в слезах».