Но до Брянска не дошли километров двадцать — слишком много сил пришлось отвлекать на прикрытие флангов, так что к вечеру девятнадцатого августа, пройдя за день до пятидесяти километров, эти сто семнадцать танков и САУ, триста девять БМП и более трех тысяч бойцов растеклись по немецким тылам замысловатой кляксой, повторявшей возвышенности между реками и оврагами. Теперь надо было зачищать промежутки между "выбросами" на юго-восток, чтобы высвободить подвижные силы для новых рейдов.
Заслоны были еще хлипкими, в среднем по три танка и паре взводов на километр нового периметра, но остальные силы тоже не считали ворон, а активно втягивались в эту "кляксу", так что, пока немцы не вполне осознали очередное коренное изменение обстановки, мы старались законопатить периметр пехотными батальонами, что перекидывали на вездеходах и даже грузовиках — на этом работало более двух сотен транспортных средств. А высвобожденные мобильные бронетанковые подразделения снова принимались за свою основную работу — пробивать и обгонять.
Так, уже к концу того же дня мы вытеснили немецкий пехотный полк из Березовичей — затащили батарею буксируемых трофейных 150-мм гаубиц на высоту 217, что располагалась в двух километрах на восток от Березовичей, и стали гвоздить ею деревеньку Свобода, что находилась в километре южнее этой высоты. Под прикрытием гаубичного огня танковая рота с пятью БМП взяла Свободу, переправилась через Добротовку на восточный берег и таким образом зашла в тыл березовичской группировке. А за этой передовой ротой уже шли другие части. Немцы могли наблюдать пыльные столбы к западу от себя, а, так как были не дураки, сделали правильные выводы. По усилившемуся со стороны Березовичей огню наши поняли, что противник отходит — немцы всегда усиливали огонь, чтобы создать видимость больших сил. Ну как дети. Поэтому, заказав штурмовку северной окраины, наши под этим прикрытием ворвались в село и застали хвосты уходившей колонны. Мосты через речку были взорваны, поэтому преследовать немцев непосредственно через захваченную Березовку не было возможности. Но колонна далеко не ушла. В двух километрах к северу располагалась высота 216, на склонах которой были истоки Судости и Добротовки. Судость текла на восток, Добротовка — сначала на юго-запад и затем после Березовичей поворачивала на юг. И эту высоту, являвшуюся удобным проходом шириной метров триста между речными оврагами, успела оседлать наша танковая рота с пехотой на БМП, сбив передовой отряд отходившей немецкой колонны. Пройти через огонь десяти танковых пушек, двадцати пушек БМП, сорока пулеметов и более двухсот автоматов немцы даже и не пытались, тут же повернув на юг — они все еще не хотели бросать имущество и раненных. Но там, в трех километрах, в междуречье уже втягивались пехотные соединения, что были переброшены на вездеходах и даже автомобилях. Окружение вокруг полка затягивалось. Тогда они пошли на восток, вдоль верховьев Судости. В расположенных ближе Новоселках их встретили сильным огнем с противоположного берега, поэтому они пошли дальше — к Шапкино, что находилась еще в километре к юго-востоку.
Но в соревновании ног и гусениц закономерно победили гусеницы — когда немцы подошли к своей цели, их встретил огонь из наспех оборудованных окопов и рой бумажек "Пропуск в русский тыл", что сбросили на них штурмовики. Как поступать в таких безнадежных случаях, немцы уже знали — некоторые побывали в нашем плену уже не раз, возвращаясь в строй после очередных обменов военнопленными и гражданами. Идея со штрафбатами у немцев не пошла — как только они ввели правило, что вернувшиеся из плена должны служить в штрафных батальонах, количество невозвращенцев резко увеличилось, тогда как количество сдающихся меньше не стало — немцы уже знали, что если на руках нет крови гражданского населения, раненных и пленных — жить можно и в плену, тем более что потом все-равно обменяют. Так что в какой-то момент у нас вдруг не стало набираться достаточно немцев для обмена на наших граждан, нам даже пришлось договариваться с конкретными начальниками дивизий, чтобы они по тихому обменивали своих солдат или солдат соседних частей — среди немецкого командования возник даже своеобразный черный рынок, когда они перекупали или выменивали у других командиров советское гражданское население или пленных, чтобы обменять на своих солдат. Позднее высшее командование тихой сапой отменило приказ о штрафбатах, и все вернулось на круги своя, хотя чем дальше, тем больше немцев не желало возвращаться на войну. И, как нам потом сообщала агентура, идею о заключении в концлагеря родственников солдат, побывавших в плену, Гитлер встретил градом немецких матюгов, под конец совей тирады сказав "Вы что, хотите, чтобы армия просто взбунтовалась?!?". По этой же причине не выгорела идея усиливать войска СС призывниками и офицерами вермахта — все уже знали, что ССовцев мы в плен берем неохотно и обратно не обмениваем — эти упоротые должны ответить за все. Среди армейцев тоже не было ангелов, если у кого-то находились фотографии на фоне повешенных граждан, раненных красноармейцев — в расход, и без разговоров. Причем — за несообщение о таких фактах — то же самое. Порой мы подкидывали такие фотографии, чтобы узнать подробности у наиболее слабых духом об их подразделениях, и, как правило, рассказы были интересными. Так что, если какой-то фриц чувствовал, что к нему могут быть вопросы, он не сдавался. Но большинство все-таки старалось держать себя в рамках — после двух лет войны с русскими ни у кого не оставалось сомнений, за счет кого оставшимся в живых немцам будет хватать жизненного пространства пережившим эту войну — явно не за счет русских.
Поэтому вскоре то тут, то там поблизости от наших окопов стали подниматься приклады винтовок с прикрепленными к ним бумажками красного цвета — за сданную винтовку или автомат немец получал десять рублей, сто грамм махорки и дневной паек, и это в дополнение к обычной кормежке. За пулемет — и вообще тройная норма от перечисленного. Поэтому никто не отказывался от дополнительного приработка. Между собой немцы тоже разбирались просто — уже давно прошли времена, когда желавшие сражаться до последнего пытались помешать желавшим жить дальше — в немецкой армии была негласная договоренность в таких случаях не стрелять друг в друга. Это раньше, еще год назад, бывали случаи перестрелок, когда решившие сдаться стреляли в мешавших им, или наоборот, "стойкие" стреляли в спины ползущим в нашу сторону. Сейчас же стреляли только самые упоротые, но такие, как правило, гибли еще раньше — их повышенная и, как правило, бестолковая активность на поле боя усиленно привлекала огонь наших стволов. Так что остававшиеся просто отводили глаза — сдаваться им не позволяла честь, благоразумность позволяла выжить в предыдущих боях, и она же не позволяла препятствовать своим бывшим товарищам, выбравшим другой путь из безвыходной ситуации — под предлогом того, что в безнадежных ситуациях каждый сам решал, что лучше для фатерлянда — возможная гибель в надежде дождаться помощи или просто нанести врагу еще хоть какой-то урон, или жизнь ради последующего восстановления родины — все эти тонкости мы как следует разжевали немцам в своих листовках, поэтому у каждого было готово обоснование своих действий — как говорится, сам решай, а другим не мешай. Главное, что оба варианта действий делались на благо фатерлянда — это было хорошим оправданием. И, надо сказать, наши психологи сработали отлично. Так, в данном случае, за час, что мы обычно отводили на сдачу, к нам вышли более семисот фрицев. Оставшихся домесили на склонах холма и на берегах Судости штурмовики и подошедший батальон на БМП. Из немецкой крепости был выдернут очередной кирпичик.
Самое главное — у нас появилась первая бронетанковая дивизия — ведь по сути эти сто танков и три тысячи пехотинцев на БМП и вездеходах и были таким соединением. Мы свели вместе три танковых и шесть мотопехотных батальонов, выделили из координационного штаба командира и штабных, нарезали общую задачу — прорвать, пройти и окружить в таких-то районах — и стали смотреть, что у них получится. До этого новоиспеченное командование дивизии уже поработало в нескольких операциях, но тогда они командовали разрозненными батальонами, сведенными во временную боевую группу. Точнее — не то чтобы командовали, а координировали их действия и занимались тыловым обеспечением — куда идти, что делать, кого бить, куда и когда подвезти боеприпасы, топливо, в каком направлении и в каком составе выслать разведку. По сути, это уже была дивизия, только не оформленная по документам — мы присматривались, как эти люди сработаются. И вот — экзамен был сдан — дивизия самостоятельно, без подсказок со стороны, наработала на четверку. Шероховатости, конечно, были — как без них? Попал под раздачу немецкой танковой роты обоз с топливом, оставленный без должного прикрытия на незачищенной территории, пехотный батальон немцев смог переправиться через Судость и уйти на север к Десне, усилив один из опорников, хотя его можно было дожать по фронту танками и одновременно переправить на тот берег несколько БМП, промедлили с выходом на одну из проселочных дорог, из-за чего ускользнул штаб немецкой дивизии — недостатки были, но в основном операцию можно было считать успешной — проходимость местности, потребные силы для ее перекрытия, отработка разведданных, вызов поддержки — у прикрепленных к новоиспеченному штабу проверяющих особых вопросов не было, и четверку дивизия заработала вполне заслуженно.