Я ничего не почувствовал, когда это случилось. Грязный, оборванный малец лет девяти внезапно налетел на меня, заставив пошатнуться. Он издал громкий неприличный звук и пустился наутек.
Лишь вернувшись в отель, я обнаружил, что мой дорогой пиджак разрезан бритвой, а золотой портсигар исчез.
Глава 2
Переодевшись в джинсы и свитер, я отправился в полицейский участок, чтобы заявить о краже портсигара. К моему удивлению оказалось, что я не слишком расстроен его потерей, но я знал, что Сидни будет огорчен, и было только справедливо по отношению к нему постараться получить его назад.
Дежурная комната была полна цементной пыли и запаха немытых ног. На длинной скамье у стены сидели человек десять ребят, грязных, оборванных и угрюмых. Их маленькие темные глаза следовали за мной, когда я подходил к дежурному сержанту.
Сержант был здоровенной глыбой мяса с лицом, похожим на кусок сырой говядины. Он сидел в одной рубашке, и по его лицу в складки жирной шеи стекал пот, смешиваясь с цементной пылью. Он катал взад и вперед по листу бумаги огрызок карандаша, а когда я подходил к нему, слегка приподнялся, чтобы выпустить газы.
Малыши на скамейке захихикали.
Пока я рассказывал о пропаже, он, не переставая, катал карандаш взад и вперед. Потом вдруг поднял голову и взгляд его свиных глазок прошелся по мне с интенсивностью газовой горелки.
— Вы приезжий? — спросил он. Его голос звучал сипло, словно сорванный от крика.
Я подтвердил, добавив, что приехал совсем недавно и буду работать с мисс Бакстер, служащей социальной опеки.
Он сдвинул фуражку со лба и, не поднимая глаз от своего карандашного огрызка, вздохнул и вытащил бланк заявления. Он велел мне заполнить его, а сам вновь принялся катать карандаш.
Я заполнил бланк и вернул ему. В графе «стоимость украденного» я вписал 1500 долларов.
Он прочел написанное, потом его массивное лицо напряглось и, отодвинув бланк обратно ко мне, уткнув грязный палец в графу «стоимость украденного», он спросил своим сиплым голосом:
— Это что такое?
— Столько стоит портсигар, — сказал я.
Он что-то пробурчал себе под нос, глянул в упор на меня, потом снова уставился на бланк.
— Мой пиджак порезали бритвой, — сказал я.
— Вот как? Пиджак вам тоже стоит полторы тысячи баксов?
— Пиджак стоит триста долларов.
Он фыркнул, выпуская воздух через мясистые ноздри.
— Можете описать мальчишку?
— Лет девяти, волосы темные, встрепанные, черная рубашка и джинсы, ответил я.
— Видите его здесь?
Я повернулся и посмотрел на сидящих рядком ребят. Большинство из них были темноволосые, встрепанные, большинство одеты в черные рубашки и джинсы.
— Мой мальчишка мог бы быть любым из них, — сказал я.
— Угу. — Он сверлил меня взглядом. — Вы уверены насчет стоимости его?
— Уверен.
— Угу. — Он потер потную шею, потом положил бланк на стопку таких же. Если мы его найдем, дадим вам знать. — Пауза. Затем:
— Долго здесь пробудете?
— Два или три месяца.
— С мисс Бакстер?
— Да.
Секунду он изучал меня, потом медленная презрительная улыбка проползла по его лицу.
— Посмотрим.
— Думаете, мне столько не продержаться?
Он засопел и снова принялся катать карандаш.
— Если мы его найдем, вас известят. Полторы тысячи баксов, а? Ну надо же!
— Да.
Он кивнул, потом вдруг проревел громовым голосом:
— Сидеть смирно, стервецы, не то я к вам подойду!
Я вышел и уже в дверях услышал, как он говорит другому копу, подпиравшему грязную стену.
— Еще один тронутый.
Часы показывали двадцать минут второго. Я отправился на поиски ресторана, но на главной улице видимо их не было. В конце концов я удовлетворился гамбургером в баре, набитом потными, пахнущими грязью людьми, которые с подозрением смотрели на меня и сразу отводили взгляд.
Выйдя из бара, решил пройтись. Люсвил не мог предложить ничего, кроме пыли и нищеты. Я обошел район, отмеченный на карте Дженни, как пятый сектор.
Я оказался в мире, о существовании которого и не догадывался. После Парадайз-Сити мне казалось, что я спустился в ад. На каждой улице во мне немедленно распознавали чужака. Люди сторонились меня, а некоторые оглядывались на меня и перешептывались. Ребята свистели вслед, другие издавали громкие непристойные звуки. Я ходил до четырех часов, после чего повернул к офису Дженни. Теперь она казалась мне необычной женщиной.
Провести два года в таком аду и сохранить способность к теплой, сердечной улыбке — немалое достижение.
Когда я вошел, она сидела за столом и быстро писала на желтом бланке. При моем появлении она подняла голову и встретила меня той теплой, сердечной улыбкой, о которой я думал.
— Так-то лучше, Ларри, — сказала она, оглядев меня, — гораздо лучше.
Садитесь и я объясню вам свою систему регистрации, как я ее называю в шутку.
Вы умеете обращаться с пишущей машинкой?
— Умею. — Я сел. Подумал, не сказать ли ей о портсигаре, но решил промолчать. По ее словам у нее слишком много своих забот, чтобы выслушивать еще и мои.
В течение получаса она объясняла мне свою систему, показала сводки и картотеку, и все это время не переставая звонил телефон.
В шестом часу она взяла несколько бланков и пару авторучек и заявила, что ей надо уходить.
— Закрывайте в шесть, — сказала она. — Если бы вы смогли перед уходом отпечатать эти три сводки…
— Конечно. Куда вы направляетесь?
— В больницу. Надо навестить трех старушек. Мы открываем в девять утра.
Возможно, я не сумею придти до полудня. Завтра мой день посещения тюрьмы.
Импровизируйте, Ларри. Не теряйтесь с ними и за нос себя водить тоже не давайте. Если им что-нибудь будет нужно, скажите, что поговорите со мной. Махнув на прощание рукой, она исчезла.
Я отпечатал сводки, обработал их и занес на карточки, затем распределил по ящикам. Меня удивило и немного разочаровало молчание телефона — он словно знал, что Дженни здесь нет и никто не ответит.
Впереди был целый вечер, заполнить его было нечем, оставалось только вернуться в отель. Поэтому я решил задержаться и привести в порядок картотеку. Надо признаться, что много я не поработал. Начав читать картотеку, я увлекся. Они раскрывали живую картину преступлений, нищеты, отчаяния и безденежья, захватившую меня, как первоклассный детектив. Я начал понимать происходящее в пятой секции этого одолеваемого смогом города. Когда стемнело, я включил настольную лампу и продолжал читать. Время перестало существовать. Я так увлекся, что не услышал, как открылась дверь. Даже если бы я не погрузился в чтение до такой степени, мне все равно не расслышать бы, как ее открывают. Это было проделано украдкой, дюйм за дюймом, и лишь когда на стол упала тень, я понял, что в комнате кто-то есть.
Я был ошарашен. Этого, конечно, и добивались. При тогдашнем состоянии моих нервов я, должно быть, подскочил на месте дюймов на шесть. Я поднял глаза, чувствуя, как у меня сжимаются мышцы живота. Уронил ручку и она покатилась под стол.
Мне никогда не забыть первую встречу со Страшилой Джинксом. Я не знал, кто он, но когда на следующее утро я описал его Дженни, она сказала, что это был именно он.
Вообразите высокого, очень худого юнца, лет двадцати двух. Темные волосы, спутанные и сальные, свисали ему на глаза. Худое лицо было цвета застывшего бараньего сала. Глаза, похожие на черные бусинки, находились вплотную к тонкому, хрящеватому носу. У него были вялые красные губы, на которых блуждала глумливая ухмылочка. Одежда его состояла из грязной желтой рубашки и несусветных штанов, отделанных кошачьим мехом на бедрах и по краям штанин.
Тонкие, но мускулистые руки были покрыты татуировкой. Кисти с тыльной стороны пересекали непристойные надписи. Тонкую, почти не существующую талию, стягивал семидюймовой ширины кожаный ремень, усаженный острыми медными гвоздями — страшное оружие, если ударить им по лицу. От него едко воняло грязью. Мне казалось, что если он встряхнет головой, на стол посыпятся вши.