Коул прикусывает мочку моего уха.
— Ну, Аделаида, как это ощущается?
— Хорошо? — я напрягаюсь. — Я делаю что-то не так?
— Не-а. Не ты, а я, — он снова целует меня и нежно посасывает мою нижнюю губу до тех пор, пока я не начинаю стонать от желания по его поцелуям. Боже, обожаю целовать Коула! Я могла бы делать это недели напролёт.
Затем Коул берёт меня за бедро и подтягивает вверх, к себе, меняя угол расположения моих бёдер. Он хватает одну из подушек у меня над головой и подталкивает её под мою задницу, после чего вновь врезается в меня.
На этот раз я вскрикиваю от изумления.
— Теперь всё ощущается… по-другому.
— По-другому, в хорошем смысле? — раскачивая бёдрами, Коул снова врезается внутрь.
И, Боже правый, это так здорово. Я чувствую, как в области живота сосредотачивается что-то неуловимое.
— Ох,… определённо в хорошем, — я прикусываю губу и сосредотачиваюсь, пытаясь приподнимать бёдра вместе с ним, желая получить больше этих ощущений. Коул приостанавливается, и я ещё сильнее сжимаю его плечи. — Не останавливайся.
Мужчина посмеивается и начинает врезаться в меня ещё сильнее, увеличивая темп и интенсивность своих толчков. В то же время восхитительные ощущения в глубинах моего чрева продолжают усиливаться. Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на них, а мои ногти впиваются в плечи Коула.
Его следующий толчок — дьявольски жёсткий, однако, из-за этого меня накрывает невероятными ощущениями.
— Боже, — выдыхаю я. Он повторяет это опять и опять. — О, — испускаю я.
— Моя Аделаида, — рычит он. — Охренеть, какая ты красивая.
Коул смотрит вниз на меня, и я понимаю, что силой своих толчков он передвигает нас обоих через всю палатку, и это кажется невероятным. Но я всё ещё не кончаю. Почти у цели, но не полностью.
Я напрягаюсь, приподнимая свои бёдра навстречу каждому его толчку.
— Господи. Коул! Мне нужно…
— Знаю, — отвечает он. Я чувствую, что он сдвигается напротив меня, а затем тянется рукой между моих ног. Когда Коул в очередной раз толкается в меня, он начинает тереть мой клитор своими пальцами.
Ну, вот и оно. Всё внутри меня сжимается, и слабый всхлип вырывается из моего горла, когда моё тело сжимается вокруг него. Меня пронзает оргазм — сильнее и в тысячу раз интенсивнее тех, что я когда-либо дарила себе при помощи вибратора. Я теряю над собой контроль — взрываюсь на миллиарды крошечных кусочков — и всхлипываю от крайней интенсивности пережитого мною оргазма.
— Теперь ты моя, — заявляет Коул, а затем снова покусывает зубами моё горло. — Господи, ты ощущаешься чертовски потрясающе. Своей сладкой киской ты выжимаешь из моего члена всё до последней чёртовой капельки, разве нет?
Я не в силах ответить. Я лишь всхлипываю, в то время как он врезается в меня снова и снова, посылая сквозь мое тело всё больше и больше взрывных волн оргазменного наслаждения.
— Аделаида! — с рыком выдаёт он моё имя, и я чувствую, как всё его тело напротив меня содрогается от силы его собственного оргазма. И тогда мужчина испускает рёв.
И… Бог ты мой! Коул звучит точно так же, как тот медведь.
Глава 8
Аделаида
Поначалу мне кажется, что этот рык исходит от Коула. Но, на самом деле, это прозвучало в точности, как у того медведя.
Это означает, что, пока мы занимались любовью, медведь вернулся… и прямо сейчас находится снаружи нашей палатки.
— Коул! — шепчу я, цепляясь за него. — Медведь вернулся!
Он издает стон настолько громкий, что я вздрагиваю, после чего он утыкается лицом мне в грудь и обрушивается на меня, крайне истощенный своим оргазмом.
— Нет, нет, нет-нет-нет, — я толкаю его, пытаясь призвать его подняться. — Коул, мы не можем сейчас отдыхать и расслабляться. Медведь…
— Тут нет никакого медведя, — сонно бормочет он и лениво облизывает один из моих сосков. — Черт, Аделаида. У тебя очень красивые груди.
— Коул! — шлепаю я его по плечу. — Я слышала медведя!
— Тут нет никакого медведя, честно.
— Но…
Он поднимает голову и смотрит на меня.
— Детка… У меня есть тайна.
Я таращусь на него с широко открытыми глазами. Мы забыли о презервативах, и теперь он скажет мне, что у него ИППП (прим. ИППП — инфекции, передаваемые половым путем).
Это, конечно, ужасно, но не настолько ужасно, как быть съеденным медведем.
— Сейчас не самое подходящее время, Коул. Медведь…
— Это я, — он медленно кивает головой. — Это был я, кого ты слышала. Тот медведь — я.
Я пялюсь на него. С моих губ срывается фырканье.
— Ой, да брось, я тебя умоляю.
Он сужает глаза, окидывая меня уязвленным взглядом. И я понимаю, что он… не шутит. Он считает себя медведем.
О, боже! Да он же псих. Так вот почему такой горячий, сексуальный мужчина столь долго оставался одиноким. Он помешан на медведях, или он считает себя медведем в теле мужчины, или же у него какое-то сумасшествие вроде этого.
Я ударяю его по руке.
— Давай не будем говорить о твоих фетишах, когда снаружи настоящий медведь, готовый нас сожрать?
— Аделаида! — он придавливает оба моих запястья своими руками. — Ты меня совсем не слушаешь. Я — тот медведь. Это и есть моя тайна. Я — оборотень. Вот как мне удалось избавиться от Самсона. Вот откуда я знал, что он смылся. Вот почему медведь так и не вернулся. Тот медведь — это я.
Я хмурю брови.
— Я… ничего не поняла. Как ты можешь быть медведем?
— Ты когда-нибудь слышала о вервольфах?
— Как тот парень из «Сумерек»?
Он заметно вздрагивает.
— Тьфу. Что-то типа того. Я — медведь-оборотень. Я перекидываюсь в медведя. Все в моей семье обладают этой способностью. Это передается от поколения поколению. На самом деле большинство местных жителей этого городка — того или иного вида оборотни.
Я долго смотрю на него, пытаясь переварить этот сюрприз.
— Ну? — спрашивает он, выпуская мои запястья. — Что ты об этом думаешь?
Я врезаю ему кулаком по плечу.
— Коул Брэкстон, я думаю, это самая большая нелепость, что я слышала в жизни! Серьезно! Если тебе хочется просто переспать со мной и бросить, то, черт тебя дери, так бы и сказал! Ей-богу, хватило же у тебя наглости подумать, что я поверю в эту твою дебильную историю…
Он тяжело вздыхает и скатывается с меня. В тот же момент, когда его тело отделяется от моего, я сразу же чувствую себя… одинокой. Он встает на ноги и скидывает пинком со своих лодыжек штаны, а затем срывает свою рубашку.
— Что ты делаешь?
— Я собираюсь показать тебе, — говорит он. — Идем.
Я удивленно смотрю, как он вылетает из палатки, абсолютно голый. Куда, ради всего святого, он собирается? Тот гребаный медведь все еще где-то здесь. Я дергаю свою рубашку вниз, поверх моих обнаженных грудей, и пытаюсь натянуть ее подол на задницу, так как у меня больше нет трусиков. Хотя это гиблое дело, и через несколько минут я выхожу из палатки с подушкой, пристроенной прямо перед моими девчачьими прелестями.
— Коул! Вернись!
Он отходит на несколько футов, сверкая своей аппетитной, мускулистой задницей. Тогда он останавливается, оглядывается через плечо на меня и приседает на корточки.
Что там этот спятивший дурак делает? Я уже собираюсь спросить об этом вслух, когда снова слышу рычание медведя…
…и оно исходит от него. Пока я смотрю, его кожа начинает поддергиваться рябью, и я слышу хруст костей. О, Господи. С моих губ срывается писк, и я тут же прижимаю к лицу подушку, потому что не могу смотреть на это. Черт, я не могу даже «Анатомию страсти» без содрогания смотреть (прим. американский телесериал, созданный Шондой Раймс. В центре сюжета — жизнь интернов, врачей и прочего персонала больницы «Сиэтл Грейс»). Все, что я знаю, — что-то происходит с телом Коула.