Дверь отворилась, и в кабинет, кланяясь от порога, вошел сопровождаемый Каталиной странный человек в брезентовом плаще поверх ватника, в холщовых штанах в полосочку, заправленных в высокие яловые сапоги с самодельными галошами, склеенными из автомобильной резины. Через плечо у него висела полевая потертая сумка, а в левой руке он держал широкополую соломенную шляпу.
Приблизившись к столу коменданта, посетитель улыбнулся и сказал:
— Здравия желаю, гутен таг, господин комендант, позвольте представиться: Гладышев Кузьма Матвеевич, селекционер-самородок.
Каталина великолепно знала русский язык (не хуже капитана Миляги), а немецкий вообще был для нее родной, но слову «самородок» в немецком языке подходящего эквивалента она не нашла и перевела его как зельбстгеборене — сам себя родивший.
— Как это сам себя родивший? — удивился оберштурмфюрер. — Даже Иисуса Христа женщина родила, а он из яйца, что ли, вылупился?
Каталина засмеялась и перевела вопрос гостю.
Тот с достоинством ответил, что сам себя ни из чего не вылуплял, но, не имея достаточного образования, достиг обширных знаний личным трудом и талантом, в чем-то превзошел даже самых образованных академиков и вывел овощной гибрид, которым желает накормить германскую армию.
Естественно, комендант поинтересовался, что за гибрид. Гладышев положил шляпу на соседний стул, торопливо раскрыл полевую сумку, вынул оттуда несколько газетных вырезок с посвященными ему статьями, заметками и фотографиями и выложил на стол перед комендантом.
Каталина предложила перевести тексты, комендант сказал «не надо» и остановил взгляд на одной из фотографий, где Гладышев был изображен с пучком гибрида, взглянул на самого Гладышева, переглянулся с помощницей.
— О вас так много писали советские газеты. Вы большевик?
— Ни в коем случае! — Гладышев испугался и прижал руку к груди. — Напротив. Являюсь решительным противником советского строя, за что многократно подвергался преследованиям…
Шлегель сложил руки на груди и откинулся в кресле.
— Интересно! Скажи ему, что все русские, которых я здесь встречаю, утверждают, что преследовались коммунистами. И как его преследовали? Арестовывали? Сажали в тюрьму? Пытали? Загоняли под ногти иголки?
Фрау фон Хайс перевела.
Гладышев признал, что таких неприятностей ему, слава богу, удалось избежать. Но советская власть не признавала его научных достижений и не давала ему возможности вырастить созданный им гибрид, который он назвал ПУКНАС, то есть Путь к национал-социализму.
— Если бы германские власти дали мне достаточно земли под мой гибрид, я мог бы снабдить полностью всю германскую армию. — Зажав шляпу между коленями, Гладышев широко раскинул руки, словно пытался обнять всех, кого готов был накормить. — Вы представляете, господин офицер, с каждой площади мы могли бы снимать двойной урожай картофеля и томатов одновременно!
— Хорошо, — сказал оберштурмфюрер через переводчицу, — мы ваше предложение, возможно, рассмотрим позже, когда закончим эту войну. Имеете сказать что-нибудь еще?
— Еще? — Гладышев замялся, не зная, как изложить гипотезу, которая кому-то может показаться невероятной.
Конечно, ни с одним советским чиновником он подобными соображениями поделиться не мог. Но перед ним был представитель иной, более развитой цивилизации. У него должен быть более широкий взгляд на вещи.
— Понимаете… как бы вам сказать… это звучит, вы скажете, дико… и я бы с вами согласился… но я лично был свидетелем превращения лошади в человека.
— Лошади в человека? — переспросила Каталина.
— Допускаю, что вы мне не поверите, — предположил Гладышев, — но у меня есть даже письменное свидетельство. Вот… — он порылся в полевой сумке и выложил, одновременно разглаживая, клок бумаги, на котором была написана круглым полудетским почерком одна фраза.
— Что это? — брезгливо посмотрел на бумажку комендант.
— Здесь написано, — перевела фрау фон Хайс, — «Если погибну, прошу считать коммунистом».
— Что это значит? — не понял комендант. — Кого считать? Вас?
— Что вы! — выслушав перевод, заулыбался Гладышев. — Разумеется, не меня. Я в партию никогда заявлений не подавал. Это Ося…
— Ося? — переспросил Шлегель, показав, что и он неплохо говорит по-русски. — По-моему, Ося — это еврейское имя. Не так ли, фрау фон Хайс?
— Еврейское? — испугался Гладышев. И заулыбался: — Но это не еврей. Ося, Осоавиахим, он не еврей, он мерин, то есть конь, но, как бы сказать, кастрированный.