Впрочем, беспокоиться, по большому счету, было совершенно незачем, ибо ветер дул сейчас в противоположную сторону. Умом Степан прекрасно понимал это, но, тем не менее, нет-нет, да и оглядывался назад. Клекрий, шагавший подле него бок о бок, в свою очередь так же испытывал беспокойство, но направлено оно было в несколько ином направлении. Наконец не выдержал — прервал-таки молчанку, просипев нечто нечленораздельное и сплюнув по своему обыкновению под ноги сгустком тягучей мутной слюны.
— Что не так?
— А то ты сам не знаешь!
— Да говори уже раз начал! — Степан и вправду догадывался, о чем сейчас пойдет речь, но все равно хотел услышать это из уст самого старосты.
— Повозки твои. Не по нраву они мне.
— Это еще почему?
— Всю жисть без них обходились и нынче обошлись бы.
Тут следует заметить, что антипатия Клекрия к транспортным фургонам, что тащились сейчас за воинством сиртей, под завязку нагруженные трофейным оружием, была вполне обоснована. Староста, движимый любопытством, первое время шагал подле них как привязанный. Обходил фургоны то спереди, то сзади, восторженно прищелкивал языком, не в силах отвести свой взгляд от блестящих ободов колес, выполненных, по скромному мнению Степана, между прочим довольно топорно. Эйфория эта его длилась ровно до тех пор, пока не угораздило Клекрия вступить обеими ногами в лошадиное дерьмо. На этом прискорбном моменте неуемная любовь старосты к транспортным фургонам не то чтобы умерла навеки, но, как это зачастую бывает, плавно переросла в самую что ни на есть настоящую ненависть.
— Слушай сюда: повозки нам пока что нужны. Без них никак. Раненых перевозить на них надо? Надо. Оружие, припасы опять же, — словно ребенку малому Степан раз за разом втолковывал Клекрию все преимущества гужевого транспорта. Тот в ответ утвердительно кивал головой, как будто бы даже соглашаясь со сказанным, но, стоило Степану заткнуться или перевести тему, как староста вновь начинал канючить о своем, наболевшем.
— Да дались тебе эти фургоны! — Степан в сердцах взмахнул рукой и хотел было уже уйти куда подальше, лишь бы не слышать нытья своего собеседника, как вдруг краем глаза поймал лукавый взгляд Улуши, вслушивающейся в их словесную перепалку весьма внимательно. При этом по всему было видно, что девушка с трудом сдерживается, чтобы не разразиться своим переливчатым грудным смехом. Усмехнулся и он. Всю злость, раздражение словно волной смыло. Действительно, ну чего он так разошелся, в самом деле? Забот что ли своих мало? Их между прочим хоть отбавляй, родимых. Взять хотя бы теже трофеи, например. С одной стороны получить в свое распоряжение такую прорву оружия — редкая удача. С другой — головная боль, причем немалая. В восьмидесяти двух транспортных фургонах, реквизированных у врага, в данный момент находилось восемь тысяч двести восемьдесят винтовок, триста тридцать шесть ручных пулеметов, девяносто станковых пулеметов, четыреста восемьдесят автоматов, да что-то порядка шестисот семидесяти пистолетов, все тех же хваленых «Вальтеров». И что прикажете с этим добром делать? Правильно: обучить дикарей первичным навыкам владения огнестрелом, причем сделать это следует в кратчайшие сроки, иначе наступление, задуманное им, захлебнется так и не начавшись. Вот она, сверхзадача, мать ее! Во всей своей красе выстроилась. Ну да ладно, разберемся как-нибудь. Сейчас главное оставить между собой да потрепанными остатками имперской дивизии как можно большее расстояние. Да место бы еще удобное для временного лагеря найти.
Судя по карте, им предстоял достаточно долгий переход через степи. Где-то там, на юго-западе, сокрытый за древним монолитным хребтом в форме полумесяца, расположился небольшой шахтерский городок с загадочным названием Ручане-Нида. Именно он, по настоятельной просьбе Степана, был принят на совете родов первейшей целью их экспансии.
На утро третьего дня транспортные фургоны были разгружены и многим из сиртей посчастливилось наконец получить в свои руки то самое оружие демонов, обладания которым они страшились и жаждали одновременно. Для Степана же наряду с этим событием наступили тяжелые трудовые будни и длились они ровно до тех пор, пока каждый из его воинов не смог сносно овладеть тем, что было ему доверено. Когда же войско наконец выступило, он не нашел в себе сил идти и был вынужден выделить один из освободившихся фургонов, так сказать, для собственных нужд.