Городок Ручане-Нида на самом деле оказался весьма непривлекательным. Запыленные узкие улочки, невзрачные одноэтажные дома казарменного типа, что лепились друг к другу практически впритык, двухэтажное здание городской управы посреди крохотной площади — все это отнюдь не радовало глаз, а скорее создавало ощущение некоей угрюмости и чужеродности. Людей на улицах видно практически не было, лишь у самой черты города, у подъездной дороги, несли свою службу шестеро часовых во главе с помятым обер-ефрейтором неопределенного возраста.
Когда из-за поворота показалась голова колонны степанового воинства, он даже удивления не выказал — лишь прикипел к ней взглядом, оценивая примерное соотношение сил, а затем, уяснив видимо что-то для себя, неспешно подошел к шлагбауму, демонстративно поднял его да так и застыл столбом, не делая никаких попыток к сопротивлению.
Подчиненные его также не стали лезть в бутылку. Побросав оружие где придется, они выстроились в неровную шеренгу чуть поодаль и теперь молчаливо ждали решения своей участи, искоса поглядывая на высокого широкоплечего чужака, что неспешной походкой приближался сейчас к их посту. Остальные сирти застыли метрах в двухстах пятидесяти, повинуясь короткому взмаху его руки.
— Народа в городе много?
— Тысячи четыре наберется, пожалуй, — обер-ефрейтор не выглядел испуганным — скорее заинтересованным что ли.
Оно и немудрено: сирти, вооруженные современным оружием, владеющие в совершенстве русским языком, были для него явно в новинку.
— Вы здесь проездом или как?
— Проездом, — Степан усмехнулся. Понятливый обер-ефрейтор начинал ему нравиться. — Но сначала «или как». Значит так: сейчас пойдешь в город, донесешь до сведения руководства, чтобы они немедленно начали эвакуацию местных жителей. На все про все у них три часа. Задачу уяснил?
— Так точно! Что будет с моими людьми?
— С тобой пусть идут. Но имей в виду: оборонять город смысла нет.
— Я понял.
— Ну иди, раз понял. Удачи.
— Спасибо.
Отдав честь, обер-ефрейтор круто развернулся и поспешил к шестерке часовых, что с тревогой следили за исходом переговоров.
— Почему не убил? — в голосе Грини отчетливо прозвучали нотки осуждения.
Похоже точно такого же мнения были и Осип, и сам Клекрий, стоявший чуть поодаль с ехидной полуулыбкой на обветренных губах.
— Смысла не вижу настраивать против себя рядовых жителей Империи. Вырежи мы сейчас подчистую весь город — и в следующем они будут обороняться до последнего. Оно нам надо?
Возражений не последовало. Впрочем, Степан и сам знал, что прав, прав на все сто процентов. Правда — истинная причина этого его гуманного поступка была несколько иной, не настолько циничной: ему попросту не хотелось лить лишней крови, ее и так по его милости пролито уже более чем достаточно. А сколько прольется еще?
Через полтора часа на дороге появились первые беженцы. В основной массе своей это были старики, подростки, женщины, ведущие за руки своих чад. Кто с котомкой, кто с тележкой, кто с рюкзаком за плечами. Несколько двуколок, десятка четыре полногабаритных транспортных фургона, забитые под завязку людьми.
По иронии судьбы дорога, ведущая из города, была всего одна и беженцам не оставалось ничего иного кроме как пройти мимо армады захватчиков, что в опасной близости расположилась по обеим ее сторонам. И те, и другие буквально пожирали друг друга глазами. Степану казалось, что от напряжения вибрирует сам воздух. Чей-то один неловкий шаг, одно бранное слово, сорвавшееся с уст, и люди вцепятся друг другу в глотки, зубами начнут рвать плоть врагов своих, давая выход веками культивировавшейся ненависти.
Так в напряжении он провел все полтора часа, пока продолжался этот исход. К счастью, обошлось без эксцессов. Последней из города выходила рота вермахта, в одну из основных задач которой входило несение караульной службы непосредственно на самом руднике. Об этом Степан узнал у вездесущего обер-ефрейтора, отпущенного им в город дабы убедить жителей в необходимости эвакуации. Со своим личным оружием имперцы расставались легко — никому не улыбалось получить пулю при существующей альтернативе благополучного исхода.
После того, когда в городе не осталось ни единого человека, сирти триумфально вступили в него, оглашая воздух резкими гортанными криками, от которых поневоле начинали бегать по затылку мурашки у любого, кому посчастливилось быть очевидцем этой гротескной сцены. К таким очевидцам относилась неразлучная троица: Степан и Улуша с Варварой. Оставшись за чертой города, они взяли на себя роль наблюдателей, не желая участвовать в том, что неминуемо должно было произойти.