— Лилия, а ваша мама, она почему с вами не путешествует?
— Мама? — девушка непонимающе посмотрела на стоппера. — Она никогда с нами не летает. Она считает политику грязным делом, и отцу бы даже в голову не пришло…
— А вы? Вы — не считаете?
— Я уважаю мнение отца, к тому же он страшно волнуется за нас, когда в отъезде, так что было бы свинством болтаться по дискотекам, когда он… вы не думайте, я не из тех дурочек, что мотаются за мамами и папами по свету в качестве живого пресс-папье, даже не зная, что им здесь такое сдалось.
— Что вы, у меня и в мыслях не было. Так уж получилось, что я вдосталь насмотрелся на ваших ровесниц, считающих тусовку посреди лужайки напротив какого-нибудь важного госучреждения лучшим времяпровождением.
— Антиглобалисты и прочие желтые жилеты, — Лилия пожала плечами, как бы говоря: «Да ну их!»
— Вы зря так к ним относитесь, несмотря на все исторические катаклизмы нашего неспокойного века, нет еще той силы, что посягнула бы на эту армию молодежи, готовой забыть все, чему их учили родители. Нежелание быть «как все» становится способом сплочения такой армии непохожих друг на друга людей, что правительства отступают.
— Вы считаете? — Лилия лениво потянулась в кресле, сделала музыку чуть тише, потом повернулась к Ренату. — То есть вы тоже в чем-то с ними согласны? Впрочем, вы же стоппер…
— Знаете, не бывает никаких «стопперов». Есть совершенно разные люди, отъявленные пройдохи и неплохие в общем-то парни, совсем молодые и постарше. Их объединяет только одно — нескончаемое передвижение в пространстве. Сидеть на месте нам противопоказано. Какие уж там лужайки на мамины денежки?
— Ладно, не буду, не буду. Но все-таки, что вас так задело? Простые люди не понимают между вами разницы.
— Это просто. Стоппер может существовать в своем качестве, только если люди, помощью которых он пользуется, ему верят. Как только бездумных потребителей среди нас станет слишком много — все, приехали. Понятно?
Лилия молча раздумывала над его словами, а сам Ренат все пытался понять самого себя. Для того чтобы достичь заветной цели, теплым слитком черного металла покоящейся на полке у пилотского пульта, нужно собрать вокруг себя не сотни — тысячи людей, готовых на все, способных совершить невозможное. Почему не научиться видеть в них лишь малое зерно будущего, которое, он твердо знал, когда-нибудь наступит.
Впрочем… если не быть честным хотя бы с ними, то что уж говорить о самом себе.
— А как вы относитесь к любви?
— В смысле? — Лилия даже нахмурилась, вопросы Рената явно ставили ее в тупик.
— В прямом. Любовь. Такое возвышенное чувство. Вы тоже считаете, что любовь — досужий вымысел, оправдывавший в прошлые века, когда общество было страшно табуировано, обычное половое влечение? Или, быть может, механизмом ограничения женского эмпаурмента?
— Да вовсе нет! — девушка осеклась, из нее сейчас словно вытягивали что-то такое… сокровенное.
— Хорошо, — Ренат поднялся из кресла, сделал два шага по узкому проходу, потом вернулся обратно. Его словно что-то распирало изнутри, выплескиваясь порывистыми движениями, несвязными вопросами. — Хорошо! То есть вы не относитесь к числу беззаветных пессимистов, гнусящих по углам о несбыточных надеждах, что мир вокруг пропащ и бездарен. Вы знаете, Лилия, это самое страшное, что может быть в жизни — такое вот неверие в саму реальность. А ведь это мы с вами ее творим, ныне живущие, никто иной. Это правильно, это правильно….
Ренат настороженно коснулся кончиками горящих пальцев слитка черного металла, тут же отдернув руку, после чего уставился на него, словно всматриваясь в бездонное зеркало, которое отчего-то не желало ничего отражать.
— Лилия, вы не пугайтесь, я вовсе не псих какой, как вы, должно быть, подумали. Просто на меня нахлынули воспоминания… хотите, расскажу какую-нибудь занимательную историю из жизни?