Началось все еще тогда, когда они с Ирочкой выбрались из дома. Погода к тому моменту немного прояснилась, солнце даже, к превеликому его огорчению, начало проглядывать сквозь тучи. Вполне может статься, что настроение поганое да подозрительность от этого и происходят. Ему бы больше понравилось, если бы город по-прежнему мок под дождем, было во всем этом сиянии капель воды под солнечными лучами что-то от суеты, блеска и надрыва боя. В миру же ему хотелось мира и спокойствия.
Он тогда глядел на группки высыпавших под случайные лучи людей и поражался, до чего он отвык от большого количества народа вокруг. В бою, если встретишь троих в одном месте, так, считай, повезло, а так… в одиночестве почти все время и проводишь. «Привыкай, черт тебя подери, неужели ты, перед врагом никогда не пасовавший, начнешь бояться собственных земляков?» Хотя честно, признался он себе, когда они уже подходили к дому его отца, лучше бы их сделалось поменьше, земляков этих.
Ирка что-то щебетала про то, что сегодня как раз день рожденья одного из многочисленных его родственников, что остались в миру. Кажется, с трудом вспоминал он, его зовут Иеремия. Это редкое имя ничего ему не говорило. Первые мгновения, когда они с Иркой показались в гостиной, их встретило поразительно долгое молчание, словно все эти люди, большинство из которых знали его хотя бы просто в лицо, не могли никак взять в толк, кто же этот невысокий широкоплечий мужчина, что стоит перед ними. Это уже потом все вскричали «ну как же!», принялись его весело тормошить, поздравлять с прибытием, просить рассказать что-нибудь «этакое», просто восхищенно смотреть ему в рот и ахать. Может, в этом вся его неуверенность в происходящем и заключалась? Он никак не находил в себе сил точно ответить себе на этот вопрос.
Был лишь один момент, который, по его убеждению, требовал особого внимания. Тот эпизод с маленьким мальчиком, сыном его двоюродной сестры, его звали Витя.
Он что-то рассказывал толпе то ли дальних родственников, то ли просто знакомых Иеремии о чем-то незначительном из его жизни в бою, настолько незначительном, что трепаться подобным образом он позволил себе только потому, что чувствовал, что им все совершенно не важно, будет ли он говорить о воинской чести или чистке ботинок. И в этот самый момент откуда-то снизу раздался тихий и серьезный детский голос:
— Почему ты испортил нам весь праздник, почему ты вообще пришел? Мы так веселились, а теперь все только вокруг тебя и вертятся! Ты злой… — все вокруг громко зашикали на мальчика, так и не дав ему договорить. Он удивился, почему бы это мальцу пришло в голову подобное говорить, когда все вокруг так здорово? Он всё старался это понять, хотел спросить, выяснить… Но мальчика оттеснили, усадили втихую где-то в уголке, дали каких-то вкусностей, он же так и не смог с ним поговорить. И вот теперь, пока продолжались все эти нескончаемые разговоры, он продолжал следить краем глаза за тихим мальчиком. Улучить бы момент… Но возможности спокойно поговорить ему не давали, то и дело волоча куда-то, представляя очередной улыбающейся роже, до того опротивевшей от одного только взгляда, случайно на нее брошенного. Хотелось остаться одному, побыть в тишине, подумать над всем этим бедламом.
Уже было поздно, скоро всех младших должны были отправить по постелям, но тихий Витя все продолжал возиться в углу, искоса поглядывая в его сторону. Все, он, наконец, решился. Поражаясь тому, с каким трудом пришло это решение, он встал и направился, не глядя ни на кого, прямо к мальчику. Тот осторожно поднял глаза, но не было в его взгляде ни нарочитой радости назойливых гостей, ни того необъяснимого выражения, что читалось порой в глазах у Ирки. Было спокойное внимание и искренний интерес.
— Вить, ты не против пойти куда-нибудь поговорить, чего нам тут мешать людям праздновать? Мне почему-то кажется, что ты мне можешь многое рассказать о мире, в котором живешь.
Мальчик, оценив то, что с ним разговаривали, как со взрослым, взял его за руку и осторожно повел куда-то, плотно прикрывая за собой двери. Наконец, они остановились. Витя жестом усадил его в кресло, сам оставшись стоять на ногах, так что теперь их лица находились вровень.
— Почему ты считаешь, что мне здесь не место? Только честно, хорошо? Скажи мне правду, — Витя в ответ глубоко вздохнул и лишь затем сказал: