Тропинка вильнула, петляя меж кустов астийских роз, и вывела к развилке. Колебалась я лишь миг — что-то будто подтолкнуло меня повернуть направо. Еще несколько шагов — и я остановилась.
Эдриан.
Снова он.
Только сейчас явно меня не видит: сидит спиной, бесстыдно привалившись к стволу глицинии. Тяжелые от цветов ветки спускаются низко-низко, почти закрывая его. Но я узнала бы Эдриана даже с завязанными глазами.
Все во мне словно пробуждается, когда он рядом. Трепещет, дрожит от волнения и предвкушения. Пусть он изменился. Пусть стал холодным и колючим, пусть при каждой встрече норовит задеть — пусть! Я все равно чувствую то же притяжение, что и пять лет назад. Для меня ничего не изменилось. И святые свидетели, это пугает. Потому что один раз я уже поддалась этому чувству — и за это нам с Эдрианом пришлось дорого заплатить.
Надо уйти. Что бы ни свело нас вместе — происки судьбы или насмешка двенадцати святых, — пора это прекратить. Я с силой сжала кулаки и развернулась.
— Ты долго колебалась.
Фраза, сказанная расслабленно, почти буднично, пригвоздила меня к месту.
Эдриан смотрел все так же вперед. Кажется, даже не пошевелился. Но я отчетливо ощутила, как он напрягся.
— Как ты понял, что это я? — спросила, подходя ближе.
— Я чувствую, когда ты рядом. Даже не видя — знаю, что ты здесь.
— Тебе это не нравится?
— А должно?
Он рывком обернулся и впился в меня взглядом. Несколько секунд мы молчали: неотрывно смотрели друг на друга и оба словно боялись сделать следующий шаг.
Ветер слабо шелестел листвой, качал тяжелые ветки глицинии. Одна из них коснулась моей щеки, будто оглаживая. В нос забился сладковатый запах. Но даже он не смог вытеснить аромат Эдриана — его одеколона.
— Ты до сих пор им пользуешься, — заметила вполголоса.
В первый миг Эдриан нахмурился, явно не понимая, о чем я. Потом криво усмехнулся.
— Разумеется. Ты ведь сама выбрала для меня этот аромат. Что? Разонравился?
— Вовсе нет.
Поколебавшись, я опустилась рядом. Отвернулась, не в силах смотреть на Эдриана, оказавшегося так близко, и уставилась вдаль.
— Теперь всегда будет… так?
— Как?
— Колюче.
Он шумно выдохнул, явно вновь усмехаясь.
— А ты надеялась, что все станет как раньше? До того, как ты вынула мою душу и растоптала сердце? Мы, тейры, знаешь ли, такого не прощаем.
Я повернулась. Скользнула взглядом по профилю истинного высокородного. Ощутила тянущую пустоту от желания и невозможности повторить очертания пальцами. Дотронуться.
— Вы, тейры? Сомневаюсь. Скорее этого не прощаешь ты.
— Может и так. Должна быть причина, почему двенадцать святых назвали предательство худшим из злодеяний.
— Тебя это злит?
— Злит? — Эдриан повернулся ко мне. — О нет, Лидия, меня это бесит. То, как легко ты разрушила все, что между нами было. И не смей врать, что наши чувства были обычными. Ты сама знаешь, что это не так. Ради тебя я был готов зайти как угодно далеко, отказаться от всего, что имею по рождению! Бросить верхний и нижний мир к твоим ногам! Но тебе оказалось этого мало, верно? А теперь ты вся такая порядочная лейра с каким-то до крайности нелепым женихом. Тебе этого не хватало? Чего я не смог тебе дать?!
Я сжалась, даже без пера в руке отчетливо ощущая боль, разъедающую Эдриана.
— Эдриан, я… я…
— Что, Лидия? Ну же, скажи мне. Хотя бы сейчас.
— Я должна идти, — выдохнула сипло и поднялась.
Эдриан устало откинул голову на широкий ствол.
— Иди, маленькая лейра. Беги. Прячься от неудобных вопросов, от своих и моих чувств. Может, если хорошо постараешься, ты даже сумеешь убедить себя, будто не ощущаешь этого притяжения.
Холодная насмешка разозлила. Заставила вспомнить, что не один Эдриан страдает. Не только ему было плохо все эти проклятые пять лет!
— Я очень постараюсь. Изо всех сил. И ты, надеюсь, сделаешь то же самое.
Развернулась на каблуках и зло чеканя шаг двинулась прочь. Не думая куда, не пытаясь воскресить в памяти обратную дорогу. Я просто хотела убраться подальше от Эдриана и от правды, принять которую оказалась не готова.