Вспомните и обо мне, почтеннейший Степан Степанович! Нам же вс напоминает вас; мы встретили и провели праздники, но - без вас, и теперь опять по прежнему начинаем бродить по саду, но вас уже нет: возвратитесь скорее. Царское село не хуже Лонки, и здесь вы будете между русскими, между теми, которые знают вас и любят столько, сколько любить можно добрейшего наставника. Позвольте уверить вас в чувствах глубокого почтения и преданности вашего покорнейшего слуги
Владимира Вольховского.
Не забывайте его, не забывайте нас.
С брата по строчке, выдет целое письмо. С каким удовольствием приписываю я к другим и моих два слова - Христос воскресе! Степан Степанович! почтеннейший начальник! С праздниками поздравляем вас.
Алексей Илличевский.
Позвольте и мне написать вам несколько слов, почтеннейший Степан Степанович! Извините, что до сих пор сего не сделал; но право времени ни минуты не имел свободной. Праздники провел я в Петербурге - и теперь опять в кругу милых моих товарищей, но вс не то: вас не нахожу - Козырь вскрылся - нырнул в лонку - а нас военных покинул. Худо, Степан Степанович, но уж так и быть вс прощу вам, если только вы не забудете любящего и почитающего вас друга.
Иван Пущин.
Маслов много, много вам кланяется.
И я, любезнейший Степан Степанович, свидетельствую вам почтение, христосуюсь с вами и очень желаю вас опять увидеть. Остаюсь всегда желающим (5) вам здоровья и счастия.
Б.<арон> Дельвиг.
Почтеннейший Степан Степанович,
Извините, ежели старинный приятель пишет вам только две строчки с половиной - в будущую почту напишет он две страницы 1/2.
Егоза Пушкин.
- Finis coronat opus - Biscup.
6. П. А. Вяземскому и В. Л. Пушкину. (6) 1 сентября 1817 г. Петербург.
Любезный князь,
Если увидите вы Ломоносова, то напомните ему письмо, которое должен был он мне вручить и которое потерял он у Луи, между тем как я скучал в псковском моем уединеньи. Я очень недавно приехал в Петербург и желал бы как можно скорее его оставить для Москвы, то есть для Вяземского; не знаю сбудется ли мое желание; покаместь с нетерпением ожидаю твоих новых стихов и прошу у тебя твоего благословения.
l. Sept. 1817.
Адрес: Их высокопреосвященствам (7) Василью Львовичу Вот и Петру Андреевичу Асмодею.
В Москве.
ПЕРЕПИСКА 1818.
7. А. Е. Измайлов - Пушкину. 26 июля 1818 г. Петербург.
М.<илостивый> г.<осударь> мой Александр Сергеевич
С.<анкт> П.<етер>бургское Вольное Общество любителей Словесности, Наук и Художеств, в заседании своем вчерашнего числа избрав единогласно вас в свои действительные члены, возложило на меня приятную обязанность уведомить вас, м.<илостивый> г.<осударь> мой, об оном.
Исполняя с особенным удовольствием такое поручение Общества, имею честь быть с совершенным почтением всегда Вашим м.<илостивого> г.<осударя> моего покорнейшим слугою
А. Измайлов,
Председатель Общества. 14 26 июля 1818 Его благород.<ию> А. С. Пушкину
ПЕРЕПИСКА 1819
8. А. И. Тургеневу. 9 июля 1819 г. Петербург.
Очень мне жаль, что я не простился ни с вами, ни с обоими Мирабо. Вот вам на память послание Орлову; примите его в ваш отеческой карман, напечатайте в собственной типографии и подарите один экземпляр пламенному питомцу Беллоны, у трона верному гражданину. К стате о Беллоне: когда вы увидете белоглазого Кавелина, поговорите ему, хоть ради вашего Христа, за Соболевского, восп.<итанника> Унив.<ерситетского> панс.<иона>. Кавелин притесняет его за какие-то теологические мнения и достойного во всех отношениях молодого человека вытесняет из пансиона, оставляя его в нижних классах, не смотря на успехи и великие способности. Вы были покровителем Соболевского, вспомните об нем и - как кардинал-племянник - зажмите рот доктору теологии Кавелину, который добивается в инквизиторы. - Препоручаю себя вашим молитвам и прошу камергера Don Basile забыть меня по крайней мере на три месяца.
Пушкин.
1819 9 июля.
9. H. И. Кривцову. Вторая половина июля - начало августа 1819 г. Михайловское. (Черновое)
Помнишь ли ты, житель свободной Англии, что есть на свете Псковская губерния, твой ленивец, которого ты верно помнишь, который о тебе каждый день грустит, на которого сердишься и (8) Я <не> люблю писать писем. Язык и голос едва ли достаточны для наших мыслей - а перо так глупо, так медленно - письмо не может заменить разговора. Как бы то ни было, я виноват, знавши, что мое письмо может на минуту напомнить тебе об нашей России, о вечерах у Т.<ургеневых> и Кар.<амзиных> [и не исполнив дружеского долга].
10. П. Б. Мансурову. 27 октября 1819 г. Петербург.
Насилу упросил я Всеволожского, чтоб он позволил мне написать [тебе] несколько строк, любезный Мансуров, чудо-Черкес! Здоров ли ты, моя радость; весел ли ты, моя прелесть - помнишь ли нас, друзей твоих (мужеского полу)... Мы не забыли тебя и в 7 часов с 1/2 каждый день поминаем [тебя] в театре рукоплесканьями, вздохами - и говорим: свет-то наш Павел! что-то делает он теперь в великом Новгороде? завидует нам - и плачет о Кр...... (разумеется нижним проходом). Каждое утро крылатая дева летит на репетицию мимо окон нашего Никиты, по прежнему подымаются на нее телескопы и <---> - но увы... ты не видишь ее, она не видит тебя. Оставим элегии, мой друг. Исторически буду говорить тебе о наших. Вс идет по прежнему; шампанское, слава богу, здорово - актрисы также - то (9) пьется, а те <------> - аминь, аминь. Так и должно. У Юрьева <------>, слава (10) богу, здоров - у меня открывается маленькой; и то хорошо. Всеволожской Н. играет; мел столбом! деньги сыплются! Сосницкая и кн. Шаховской толстеют и глупеют - а я в них не влюблен - однакож его вызывал за его дурную комедию, а ее за посредственную игру. Tolstoy болен - не скажу чем - у меня и так уже много <--------> в моем письме. Зеленая Лампа нагорела - кажется гаснет - а жаль - масло есть (т. е. шампанское нашего друга). Пишешь ли ты, мой собрат - напишешь ли мне, мой холосенькой. Поговори мне о себе - о военных поселеньях. Это все мне нужно - потому что я люблю тебя - и ненавижу деспотизм. Прощай, лапочка.
Свер<чок> А. Пушкин.
27 oct. 1819.
Адрес: Павлу Борисовичу Мансурову
ПЕРЕПИСКА 1820
11. П. А. Вяземский - Пушкину и А. И. Тургеневу. Ночь с 19 на 20 и 20 февраля 1820 г. Варшава.
Два слова, а может быть и более, Сверчку-Пушкину.
Поздравь, мой милый сверчок, приятеля своего N.N. с счастливым испражнением барельефов пиров Гомера, которые так долго лежали у него на желудке. Признаюсь, я вложил Эсхилу выражение ему чуждое. Проклятый, хотя и святый отец Брюмоа, ввел меня в соблазн: он сказал: "C'est une justice, que lui rendait Eschyle lui-mкme, qui avait coutume de dire, que ses piиces n'йtaient que des reliefs des festins йtalйs dans l'Iliade et l'Odissйe". Увлеченный поэтическим смыслом уподобления (28) (а на поверку выходит: вымысла моего), я позабыл справиться или лучше сказать не позаботился справиться с другим источником, или по крайней мере с французским словарем, который, сказавши мне, что reliefs на (11) языке старинном значит: restes de viandes, меня избавил бы от преступления против Эсхила, а желудок г-на N. N. от барельефов, которые, легко сознаюсь с ним, не так скоро переваришь, как мясные объедки. За то уже Аристофановскую индижестию (которую кажется не мне подобает брать на совесть) не скоро выгонешь из него. Хотя я и не великой грек, но смею поручиться, что без всякого оскорбления греческой чести, можно всегда назвать Аристофаном каждого комика, которого бесстыдная дерзость выводит на сцену гражданина честного с намерением предать его осмеянию общественному. Тут идет дело не о даровании писателя, а о гнусном умысле человека. Убийцею Сократа в буквальном смысле не льзя назвать Аристофана: но Аристофан первый и всенародно донес на Сократа, как на безбожника, и вот почему Плутарх (опять чорт дергает меня) сказал о нем: "Шутки его самые низкие и отвратительные; он даже и для черни не забавен, а людям здравомыслящим и честным нестерпим; нельзя снести его надменности, и добрые люди ненавидят его злость!" После этого, кажется, нам грешным можно иногда и всуе даже употреблять имя Аристофана. Далее: в одной комедии своей [он] (название спроси у Преображенского моста, я запомнил) он именно о смеивает греческих трагиков в шутках самых плоских и низких, и вот почему Вольтер говорил о нем: "Ce poиte comique, qui n'est ni comique ni poиte, n'aurait pas йtй admis parmis nous а donner ses farces а la foire de St. Laurent". Скажи по совести, не мог ли бы Вольтер сказать того же о герое г-на N. N., и следственно нам грешным не простительно ли иногда смешивать понятия о Аристофане с судом над героем г-на N. N. Это вс могло бы раскормить немного Сына Отечества, но я не хочу, чтобы не только Москва, но и Варшава разгорелась от сальной свечки, а потому, погасив свой огарок, желаю тебе доброй ночи, обнявши наперед от всего сердца и поблагодарив за Лидиньку. Присылай еще что есть.