Уже в последний раз приветствовать я мнил
и проч.
Они оживили во мне воспоминанья об вас и чувство прекрасного, всегда драгоценное для моего сердца - но не примирили меня с критиками, которые нашел я в том же Сыне Отечества. Кто такой этот В., который хвалит мое целомудрие, укоряет меня в бесстыдстве, говорит мне: красней, несчастный? (что между проччим очень неучтиво), говорит, что характеры моей поэмы писаны мрачными красками этого нежного, чувствительного Корреджио и смелою кистию Орловского, который кисти в руки не берет, а (22) рисует только почтовые тройки да киргизских лошадей? Согласен со мнением неизвестного эпиграммиста - критика его для меня ужасно как тяжка. Допрощик (23) умнее, а тот, кто взял на себя труд отвечать ему (благодарность и самолюбие в сторону), умнее всех их. В газетах читал я, что Руслан, напечатанный для приятного препровожденья скучного времени, продается с превосходною картинкою - кого мне за нее благодарить? Друзья мои! надеюсь увидеть вас перед своей смертию. Покаместь у меня еще поэма готова или почти готова. Прощайте - нюхайте гишпанского табаку и чихайте громче, еще громче. Пушкин.
Каменка 4 декабря 1820
Где Жуковской, уехал ли он с ее в.<ысочеством>? Обнимаю с братским лобзанием Дельвига и Кюхельбекера. Об них нет ни слуха ни духа - журнала его не видал; писем также.
Мой адрес: В Кишенев - Его пр.<евосходительству> Ивану Никитичу Инзову.
ПЕРЕПИСКА 1821
19. В. Л. Давыдову (?). Первая половина марта 1821 г. Кишинев (?). (Черновое) (24)
Уведомляю тебя о происшедствиях, которые будут иметь следствия, важные не только для нашего края, но и для всей Европы.
Греция восстала и провозгласила свою свободу. Теодор Владимиреско, служивший некогда в войске покойного князя Ипсиланти, в начале февраля ныняшнего года - вышел из Бухареста с малым чис<лом> вооруженных арнаутов и объявил, что греки не в силах более выносить притеснений и грабительств туре<цких> начальников, что они решились освободить роди<ну> от ига незаконного, что <нам>ерены платить только подати, <н>аложенные правительством. Сия прокламация <встр>евожила всю <Молд>авию. К.<нязь> Суццо и <русской> консул н<апрас>но<?> хотели удержать р<аспростра>нения<?> бунт<а> - пандуры и арнауты от<овсю>ду бежали к смелому Владимиреско - и в несколько дней он уже начальствовал 7000 войска.
21 февр<аля> генерал князь Александр Ипсиланти - с двумя из своих братьев и с кня.<зем> Георг.<ием> Кан<такузеном> прибыл в Яссы из Кишенева, где оставил он мать, сестер и двух братий. Он был встречен 3 стами арнаутов, кн.<язем> Су.<ццо> и р.<усским> к<онсулом> и тотчас принял начальство города. Там издал он прокламации, которые быстро разлилися повсюду - в них сказано - что Феникс Греции воспрянет из своего пепла, что час гибели для Турции настал и проч., и что Великая Держава одобряет подвиг великодушный! Греки стали стекаться толпами под его трое знамен, из которых одно трехцветно, на другом развевается крест, обвитый лаврами, с текстом сим знаменем победиши, на третьем изображен возрождающийся Феникс. - Я видел письмо одного инсургента - с жаром описывает он обряд освящения знамен и меча князя Ипсиланти - восторг духовенства и народа - и прекрасные минуты Надежды и Свободы...
В Яссах вс спокойно. Семеро турков были приведены к Ипсиланти - и тотчас казнены - странная новость со стороны европейского генерала. <В Г>алацах турки в числе 100 человек были перер<езаны>; <двен>адцать греков также убиты. <И>звестие о возмущ<ении> <пора>зило Константинополь. Ожидают уж<асов,> <?> <но> <?> еще их нет. Трое бежавши<х> греков <на>ходятся со вчерашнего дня в здешнем карантине. Они уничтожили многие ложные слухи - старец Али принял христианскую веру и окрещен именем Константина - двухтысячный отряд его, который шел на соединение с сулиотами - уничтожен турецким войском.
Восторг умов дошел до высочайшей степени, все мысли устремлены к одному предмету - к независимости древнего Отечества. В Одессах я уже не застал любопытного зрелища: в лавках, на улицах, в трактирах везде собирались толпы греков, все продавали за ничто свое имущество, покупали сабли, ружьи, пистолеты, все говорили об Леониде, об Фемистокле, все шли в войско счастливца Ипсиланти. Жизнь, имения греков в его распоряжении. С начала имел он два миллиона. Один Паули дал 600 т<ысяч> пиаст<ров> с тем, чтоб ему их возвратить по восстановлении Греции. 10,000 греков записались в войско.
Ипсиланти идет на соединение с Владимиреско. Он называется Главнокомандующим северных греч.<еских> войск - и уполномоченным Тайного Правительства. Должно знать, что уже тридцать лет составилось и распространилось тайное общ<ество>, коего целию было освобож<дение> Греции, ч<лены общест>ва <?> разделены на три <степе>ни... Низ<шую> <?> <ст>епень составляла военная <кас>та <?> - втору<ю граж>дане, чле<ны втор>ой <?> степени имели право каждый пр<ииск>ать себе товарищей - но не воино<в>, которых избирала только 3 высшая степень. Ты видишь простой ход и главную мысль сего общества, которого основатели еще неизвестны... Отдельная вера, отдельный язык, независимость книгопечатания, с одной стороны просвещение, с другой глубокое невежество - вс покровительствовало вольнолюбивым патриотам - все купцы, вс духовенство до последнего монаха считалось в обществе - которое ныне торжествует и коего чис<ло> дост<игает> <?>
Вот тебе подробный отчет последних происшедствий нашего края.
Странная картина! Два великие народа, давно падших в презрительное ничтожество, в одно вре<мя> восстают из праха - и, возобновленные, являются на политическом поприще мира. Первый шаг Ал<ександра> Ипсиланти прекрасен и блистателен. Он счастливо начал - отныне и мертвый или победи<тель> п<рин>адлежит истории - 28 лет, оторванная рука, цель великодушная! - завидная <у>часть. <Кин>жал изменника опаснее дл<я него> сабли <турк>ов; Константин-Паш<а> не совестней будет Клодовика <или Владимира <?>, влияние молодого мстителя Греции <долж>но его встревожить. Признаюсь я [бы] <сове>товал <?> к.<нязю> Ипсиланти предупредить престарелого злодея: нравы той страны, где он теперь действует, оправдают политическое убийство.
Важный вопрос: что станет делать Россия; займем ли мы Молдавию и Валахию под видом миролюбивых посредников; перейдем ли мы за Дунай союзниками греков и врагами их врагов? Во всяком случае буду уведомлять
20. А. А. Дельвигу. 23 марта 1821 г. Кишинев.
Друг Дельвиг, мой парнасской брат,
Твоей я прозой был утешен;
Но признаюсь, барон, я грешен:
Стихам я больше был бы рад....
Ты знаешь, я в минувши годы,
У берегов Кастальских вод,
Любил марать поэмы, оды.
Ревнивый зрел меня народ
На кукольном театре моды;
Поклонник правды и свободы,
Бывало, что ни напишу,
Вс для иных не Русью пахнет;
О чем цензуру ни прошу,
Ото всего Тимковский ахнет.
Теперь я право чуть дышу,
От воздержанья Муза чахнет,
И редко, редко с ней грешу;
К Молве болтливой я хладею
И из учтивости одной
Доныне волочусь за нею,
Как муж ленивый за женой.
Наскуча Муз бесплодной службой,
Другой богиней, тихой Дружбой
Я славы заменил кумир.
Но вс люблю, мои поэты,
Фантазии волшебный мир,
И чуждым пламенем согретый,
Внимаю звуки ваших лир.
Так точно, позабыв сегодня
Проказы, игры прежних дней,
Глядит с лежанки ваша сводня
На шашни молодых <------>...
Жалею, Дельвиг, что до меня дошло только одно из твоих писем, именно то, которое мне доставлено любезным Гнедичем, вместе с девственной Людмилою. - Ты не довольно говоришь о себе и об друзьях наших - о путешествиях Кюх....<ельбекера> слышал я уж в Киеве. Желаю ему в Париже дух целомудрия, в канцелярии Нарышкина дух смиренномудрия и терпения, об духе любви я не беспокоюсь, в этом нуждаться не будет, о празднословии молчу - дальный друг не может быть излишне болтлив. В твоем отсутствии сердце напоминало о тебе, об твоей Музе - журналы. Ты вс тот же - талант прекрасный и ленивый. Долго ли тебе шалить, долго ли тебе разменивать свой гений на серебренные четвертаки. Напиши поэму славную, только не четыре части дня и не четыре времени <года>, напиши своего Монаха. Поэзия мрачная, богатырская, сильная, байроническая - твой истинный удел - умертви в себе ветхого человека - не убивай вдохновенного поэта. Что до меня, моя радость, скажу тебе, что кончил я новую поэму - Кавказский Пленник, которую надеюсь скоро вам прислать. Ты ею не совсем будешь доволен и будешь прав; еще скажу тебе, что у меня в голове бродят еще поэмы, но что теперь ничего не пишу. Я перевариваю воспоминания и надеюсь набрать вскоре новые; чем нам и жить, душа моя, под старость нашей молодости - как не воспоминаниями?