25. С. И. Тургеневу. 21 августа 1821 г. Кишинев.
Поздравляю вас, почтенный Сергей Иванович, с благополучным прибытием из Турции чуждой в Турцию родную. С радостию приехал бы я в Одессу побеседовать с вами и подышать чистым европейским воздухом, но я сам в карантине, и смотритель Инзов не выпускает меня, как зараженного какою-то либеральною чумою. Скоро ли увидите вы северный Стамбул? обнимите там за меня милого нашего муфти Александра Ивановича и мятежного драгомана брата его; его преосвященству писал я письмо, на которое ответа еще не имею. Дело шло об моем изгнании - но если есть надежда на войну, ради Христа, оставьте меня в Бессарабии. Пред вами я виноват, полученное от вас письмо я через два дни перечитываю - но до сих пор не отвечал - надеюсь на великодушное прощение и на скорое свидание.
Кланяюсь Чу, если Чу меня помнит - а Долгорукой меня забыл. Пушкин.
21 авг.
Адрес: Сергею Ивановичу Тургеневу
26. H. И. Гречу. 21 сентября 1821 г. Кишинев.
Извините, любезный наш Аристарх, если опять беспокою вас письмами и просьбами; сделайте одолжение - доставьте письмо, здесь прилагаемое, брату моему; молодой человек меня забыл и не прислал мне даже своего адреса.
Вчера видел я в С.<ыне> О.<течества> мое послание к Ч-у; уж эта мне цензура! Жаль мне, что слово вольнолюбивый ей не нравится: оно так хорошо выражает нынешнее libйral, оно прямо русское, и верно почтенный А. С. Шишков даст ему право гражданства в своем словаре, вместе с шаротыком и с топталищем. Там напечатано глупца философа; зачем глупца? стихи относятся к Американцу Толстому, который вовсе не глупец; но лишняя брань не беда. А скромное письмо мое на счет моего же письма - видно не лезет сквозь цензуру? Плохо.
Дельвигу и Гнедичу пробовал я было писать - да они и в ус не дуют. Что б это значило: если просто забвение - то я им не пеняю: забвенье - естественный удел всякого отсутствующего; я бы и сам их забыл, если бы жил с эпикурейцами, в эпикурейском кабинете, и умел читать Гомера; но если они на меня сердятся или разочли, что письмы их мне не нужны - так плохо.
Хотел было я прислать вам отрывок из моего Кавказского Пленника, да лень переписывать; хотите ли вы у меня купить весь кусок поэмы? длиною в 800 стихов; стих шириною - 4 стопы; разрезано на 2 песни. Дешево отдам, чтоб товар не залежался. Vale. Пушкин.
21 сентября 1821. Кишенев.
27. Неизвестному. 1821 г. Кишинев (?). (Черновое)
Votre lettre est arrivйe fort а propos, j'en avais besoin...
Примечания
(1) его величеству зачеркнуто и рукой Н. Ф. Кошанского надписано: г<ос.<ударю> им<ператору> (2) Исправлено самим Пушкиным из &_0032_063_021_0 (3) мое вписано (4) В Яжелбицах мы нашли почталиона хромаго, и Вяземский мне эту задал эпиграмму. (5) переделано из желающий (6) листок с частью письма, обращенной к В. Л. Пушкину, оторван (7) переделано из высокопреосвященству (8) фраза не закончена (9) переделано из вс (10) переделано из славу (11) переделано из въ (12) последние шесть слов в подлиннике подчеркнуты двумя чертами (13) переделано из окончить (14) В нем вписано (15) т. е. окончательный вписано (16) описка (17) переделано из которых (18) не вписано (19) переделано из пред (20) милым вписано (21) В подлиннике: Кюхеб... (22) переделано из и (23) переделано из допросчик (24) подлинник в нескольких местах прожжен (25) изгнанный вместо зачеркнутого венчанный (26) новой вписано (27) марки вин (28) замечание Вяземского: Ибо признайся сам: в ошибке моей есть погрешность против истинны, но не против здравого смысла; барельефы так сказать дополнение сюжета, подробности, рассказ, ему соответствующий. И, не трогая чести г-на Эсхила, в моем сравнении более поэзии и благородства. (29) замечание Пушкина: Ni un gйnйral qui daigne recevoir un pied-plat dans sa maison.
ПЕРЕПИСКА 1822
28. П. А. Вяземскому. 2 января 1822 г. Кишинев.
Попандонуло (1) привезет тебе мои стихи, Липранди берется доставить тебе мою прозу - ты, думаю, видел его в Варшаве. Он мне добрый приятель и (верная порука за честь и ум) не любим нашим правительством и в свою очередь не любит его. В долгой разлуке нашей одни (2) дурацкие журналы изредка сближали нас друг с другом. Благодарю тебя за все твои сатирические, пророческие и вдохновенные творенья, они прелестны - благодарю за все вообще - бранюсь с тобою за одно послание к Каченовскому; как мог ты сойти в арену вместе с этим хилым кулачным бойцом - ты сбил его с ног, но он облил бесславный твой венок кровью, желчью и сивухой... Как с ним связываться - довольно было с него легкого хлыста, а не сатирической твоей палицы. Ежели я его задел в послании к Че<даеву> - то это не из ненависти к нему, но чтобы поставить с ним на одном ряду Американца Толстого, которого презирать мудренее. Жуковской меня бесит - что ему понравилось в этом Муре? чопорном подражателе безобразному восточному воображению? Вся Лалла-рук не стоит десяти строчек Тристрама Шанди; пора ему иметь собственное воображенье и крепостные вымыслы. Но каков Баратынской? Признайся, что он превзойдет и Парни и Батюшкова - если впредь зашагает, как шагал до сих пор - ведь 23 года - счастливцу! Оставим все ему эротическое поприще и кинемся каждый в свою сторону, а то спасенья нет. Кавказский мой пленник кончен - хочу напечатать, да лени много, а денег мало - и меркантильный успех моей прелестницы Людмилы отбивает у меня охоту к изданиям - желаю счастия дяде - я не пишу к нему; потому что опасаюсь журнальных почестей - скоро ли выйдут его творенья? все они вместе не стоят Буянова; а что-то с ним будет в потомстве? Крайне опасаюсь, чтобы двоюродный брат мой не [со<чтен> <?>] почелся моим сыном - а долго ли до греха. Пиши мне, с кем ты хочешь и как хочешь - стихами или прозой - ей богу буду отвечать. Пушкин.
2 январь 1822.
Пишу тебе у Рейна - вс тот же он, не изменился, хоть и женился. Начал он тебе было диктовать письмо в своем роде - но заблагорассудил изорвать его. Он тебе кланяется и занят ужасно сургучом.
Прибавление.
Орлов велел тебе сказать, что он делает палки сургучные, а палки в дивизии своей уничтожил.
29. Л. С. Пушкину. 24 января 1822 г. Кишинев.
Сперва хочу с тобою побраниться; как тебе не стыдно, мой милый, писать полу-русское, полу-французское письмо, ты не московская кузина - во-вторых письма твои слишком коротки - ты или не хочешь или не можешь мне говорить открыто обо всем - жалею; болтливость братской дружбы была бы мне большим утешением. Представь себе, что до моей пустыне не доходит ни один дружний голос - что друзья мои как нарочно решились оправдать элегическую мою мизантропию - и это состояние несносно. Письмо, где говорил я тебе о Тавриде, не дошло до тебя - это меня бесит - я давал тебе несколько препоручений самых важных в отношении ко мне - чорт с ними; постараюсь сам быть у вас на несколько дней - тогда дела пойдут иначе. Ты говоришь, что Гнедич на меня сердит, он прав - я бы должен был к нему прибегнуть с моей новой поэмой - но у меня шла голова кругом - от него не получал я давно никакого известия; Гречу должно было писать - и при сей верной оказии предложил я ему Пленника... К тому же ни Гнедич со мной, ни я с Гнедичем не будем торговаться и слишком наблюдать каждый свою выгоду, а с Гречем я стал бы бессовестно торговаться, как со всяким брадатым ценителем книжного ума. Спроси у Дельвига, здоров ли он, вс ли, слава богу, пьет и кушает - каково (3) нашел мои стихи к нему и пр. О проччих дошли до меня темные известия. Посылаю тебе мои стихи, напечатай их в Сыне (без подписи и без ошибок). Если хочешь, вот тебе еще эпиграмма, которую ради Христа не распускай, в ней каждый стих - правда.
Иной имел мою Аглаю
За свой мундир и черный ус.
Другой за деньги; понимаю.
Другой за то, что был француз.
Клеон - умом ее стращая;
Дамис - за то, что нежно пел:
Скажи теперь, моя Аглая,
За что твой муж тебя имел?