С глубочайшим почтением и совершенной преданностию честь имею быть, милостивый государь, вашего сиятельства покорнейшим слугою
Александр Пушкин.
6-го Ноября 1836 г.
1282. П. А. Вяземский — Пушкину. Первые числа (до 9) ноября 1836 г. Петербург.Вот стихи Романовича, которые он желает видеть напечатанными в Современнике.
Кто-то заметил, кажется Долгорукий, что Потемкин не был в Пугачевщину еще первым лицем, и следовательно нельзя было Пугачеву сказать: сделаю тебя фельдмаршалом, сделаю Потемкиным. — Да и не напоминает ли это французскую драму: je te ferai Dolgoroucki. [1484]
Важные поступки где-то, кажется, о Пугачеве у тебя сказано. Гоголь может быть в претензии.
Можно ли было молодого человека, записанного в гвардию, прямо по своему произволу определить в армию? А отец Петра Андреевича так поступил, — написал письмо к генералу и только. Если уже есть письмо, то, кажется, в письме нужно просить генерала о содействии его к переводу в армию. А то письмо не правдоподобно. Не будь письма на лице, можно предполагать, что эти побочные обстоятельства выпущены автором, — но в письме отца они необходимы.
Абшит говорится только об указе отставки, а у тебя, кажется, взят он в другом смысле.
Кажется зимою у тебя река где-то не замерзла, а темнеет в берегах, покрытых снегом. Оно бывает с начала, но у тебя чуть ли не посреди зимы.
Тургенев просит отметить в Современнике: (статья пешехода) — но вот [что] и письмо его.
1283. В. А. Жуковский — Пушкину. 9 ноября 1836 г. Петербург.Я не могу еще решиться почитать наше дело конченным. Еще я не дал никакого ответа старому Геккерну; я сказал ему в моей записке, что не застал тебя дома и что, не видавшись с тобою, не могу ничего отвечать. Итак есть еще возможность всё остановить. Реши, что я должен отвечать. Твой ответ невозвратно всё кончит. Но ради бога одумайся. Дай мне счастие избавить тебя от безумного злодейства, а жену твою от совершенного посрамления. Жду ответа. Я теперь у Вьельгорского, у которого обедаю.
Ж.
Адрес: Александру Сергеевичу Пушкину.
1284. Н. Б. Голицыну. 10 ноября 1836 г. Петербург.St-Pétersbourg, 10 Nov. 1836.
Merci mille fois, cher Prince, pour votre incomparable traduction de ma pièce de vers, lancée contre les ennemis de notre pays. J’en avais déjà vû trois, dont une d’un puissant personnage de mes amis, et aucune ne vaut la vôtre. Que ne traduisites-vous pas cette pièce en temps opportun, je l’aurais fait passer en France pour donner sur le nez à tous ces vociférateurs de la Chambre des députés.
Que je vous envie votre beau climat de Crimée: votre lettre a réveillé en moi bien des souvenirs de tout genre. C’est le berceau de mon Онегин: et vous aurez surement reconnu certains personnages.
Vous m’annoncez une traduction en vers de mon Бахчисарайский Фонтан. Je suis sûr qu’elle vous réussira comme tout ce qui sort de votre plume, quoique le genre de littérature auquel vous vous adonnez soit le plus difficile et le plus ingrât que je conaisse. A mon avis rien n’est plus difficile que de traduire des vers russes en vers français, car vû la concision de notre langue, on ne peut jamais être aussi bref. Honneur donc à celui qui s’en acquitte aussi bien que vous. —
Adieu, je ne désespère pas de vous voir bientôt dans notre capitale; vû votre facilité de locomotion. Tout à vous,
A. Pouchkine [1485]
1285. В. А. Жуковский — Пушкину. 10 ноября 1836 г. Петербург.Я обязан сделать тебе некоторые обьяснения. Вчера я не имел для этого довольно спокойствия духа. Ты вчера, помнится мне, что-то упомянул о жандармах, как будто опасаясь, что хотят замешать в твое дело правительство. На счет этого будь совершенно спокоен. Никто из посторонних ни о чем не знает, и если дамы (то есть одна дама Загряжская) смолчат, то тайна останется ненарушенною. Должен однако сказать, что вчерашний твой приход ко Вьельгорскому открыл ему глаза; мне же с ним не для чего было играть комедию; он [это] был один из тех, кои получили безименные письма; но на его дружбу к тебе и на скромность положиться можешь.
Пишу это однако не для того только чтобы тебя успокоить на счет сохранения тайны. Хочу, чтобы ты не имел никакого ложного понятия о том участии, какое принимает в этом деле молодой Геккерн. Вот его история. Тебе уж известно, что было с первым твоим вызовом, как он не попался в руки сыну, а пошел через отца, и как сын узнал [уже] о нем только по истечении 24 часов, т. е. после вторичного свидания отца с тобою. В день моего приезда, в то время когда я у тебя встретил Геккерна, сын был в карауле и возвратился домой на другой день в час. За какую-то ошибку он должен был дежурить три дня не в очередь. Вчера он в последний раз был в карауле и нынче в час пополудни будет свободен. Эти обстоятельства изъясняют, почему он лично не мог участвовать в том, что делал его бедный отец, силясь отбиться от несчастия, которого одно ожидание сводит его с ума. Сын, узнав положение дел, хотел непременно видеться с тобою. Но отец испугавшись свидания обратился ко мне. Не желая быть зрителем или актером в трагедии, я предложил свое посредство, то есть, [я] хотел предложить его, написав в ответ отцу то письмо, которого брульон тебе показывал, но которого не послал и не пошлю. Вот всё. Нынче поутру скажу старому Геккерну, что не могу взять на себя никакого посредства, ибо из разговоров с тобою вчера убедился, что посредство ни к чему не послужит, почему я и не намерен никого подвергать неприятности отказа. Старый Геккерн таким образом не узнает, что попытка моя с письмом его не имела успеха. Это письмо будет ему возвращено, и мое вчерашнее официальное свидание с тобою может считаться не бывшим.