Любовь к театральным эффектам была Кириллу Андреевичу явно не чужда. Дверь он распахнул с таким видом, словно был шпрейхшталмейстером в цирке и открывал кулису, из-за которой должен был показаться лучший клоун всех времён и народов.
А вот сама лаборатория ребят разочаровала. Своим видом она больше всего напоминала опустевший футляр от хоккейной шайбы, если только такие бывают. Иначе говоря, представляла собой пустоту в виде диска высотой примерно два с половиной метра и диаметров где-то метров десять. Вели в неё две двери: та, через которую Кирилл Андреевич впустил ребят, и точно такая же вторая, расположенная строго напротив. В отличие от комнаты, куда сначала привёл мальчишек Робик, эта была практически абсолютно пуста. Если не считать того, что находилось в самом её центре. А находился там маленький квадратный столик на толстой ножке, над центром которого из потолка свисал толстый металлический стержень. Очень толстый, сантиметров двадцать в диаметре, не меньше. Первая мысль у Валерки возникла про сталактит (или сталагмит, Валерка их постоянно путал, никак не мог запомнить, кто из них растёт сверху, а кто — снизу). Вторая — про в мурованный в потолок гигантский карандаш. Это сравнение было более точным: стержень, в отличие от сталактита не плавно менялся от толстого основания до тонкого острия, а имел постоянную ширину и лишь на конце был заточен в виде конуса, как раз именно так и точат карандаши.
Когда ребята подошли поближе к столику, то они увидели, что под самым острием «карандаша» на нём в небольшой подставочке лежит маленький металлический шарик, размером и видом больше всего напоминающий шар от детского бильярда. Ну, может, совсем чуть-чуть побольше.
— И это всё? — разочаровано спросил Паоло.
— А что ты рассчитывал увидеть? — вопросом на вопрос ответил Воровьёв-старший.
— Аппаратуру… — неопределённо произнёс мальчишка.
— Там, — физик сделал широкий жест рукой, давая понять, что вся аппаратура находится за пределами лаборатории. — Ну а вся поступающая на датчики информация выводится в комнаты наблюдения, в том числе и в ту, где мы с вами только что были. Квантовая физика, ребята, наука весьма сложная и опыты у нас тоже сложные. Работаем чаще всего, как говорится, "не прикладая рук".
— А это? — Паоло указал на шарик.
— А это наш, если так можно сказать, самый грубый струнометр. Слабые возбуждения струны мы сможем только зафиксировать с помощью приборов. А если оно будет достаточно сильным, то вызовет определенные изменения в структуре этого шара. В смысле сместит его часть в одном из ранее свёрнутых измерений.
— А весь шар струна сместить сможет? — поинтересовался Валерка.
— Нет, это уже фантастика, — рассмеялся Кирилл Андреевич. — На резонанс такой силы мы даже теоретически не рассчитываем. Пока что наши задачи скромнее: сместить хотя бы частичку этого шарика. Потом, когда мы научимся это делать, сможем повышать мощность перехода. Когда-нибудь мы обязательно добьёмся того, что перебраться через эти свёрнутые измерения будет так же просто, как сегодня слетать на Луну. Но это вопросы завтрашнего дня. А сегодня… Сегодня мы учимся делать первые шаги и наша задача расколоть вот этот "орешек знаний".
В этот момент у Воробьёва-старшего мелодично заиграл коммуникатор.
— Да, я слушаю… Зачем?.. Блин… Ладно, сейчас… Да, сейчас подойду, хорошо…
Кирилл Андреевич огляделся. Вид у него при этом был слегка очумелый, можно было подумать, что он не очень понимает, где находится, и что происходит вокруг.
— Па… — опасливо позвал Никита.
— Погоди, — раздраженно махнул рукой отец. — Вот что, парни, постойте-ка тут минут пять. Я быстро добегу до Семёнова. Робик, проследи за тем, чтобы они тут вели себя прилично.
— Мы всегда ведем себя прилично, — ревниво прокомментировал сын.
— Я знаю, — рассеяно улыбнулся Воробьёв-старший. — Всё, бегу.
И скрылся за второй дверью.
— Что-то странно, — пробормотал Валерка, когда дверь за физиком хлопнулась.
— Ага, — согласился Никита. — Папка так себя никогда не ведёт.
— Наверное, Кирилл Андреевич получил очень важную информацию, — прогудел из вокабулятора Робик.
— Точно! — согласился Никита. — Наверное, приборы что-то засекли.
— Развёртку струны, — предположил Паоло.
— Не, — Вороьёв-младший уверенно качнул лохматой головой. — Только не это. Если бы оно было связано со струнами, папка бы нас здесь ни за что бы не оставил.
— Да, это точно, — согласился Валерка. — А жаль. Прикиньте, парни своими глазами бы увидеть…
— Точно, — азартно согласился Никита. — Вот было бы здорово.
В следующее мгновение между острием «карандаша» и столиком ударил голубоватый разряд. Яркая молния ломаной линией расчертила воздух. От её ослепительного света мальчишки непроизвольно зажмурились.
Каждый из них невольно напружинился, сжался, ожидая взрыва, удара и боли, но ничего этого не последовало. Только еле заметно дрогнул пол под ногами, как бывает, когда мягко трогается вниз скоростной лифт, оборудованный высококачественными компенсаторами.
И больше ничего…
А потом они услышали дробный перестук, будто где-то рядом обосновался дятел и занялся своим привычным делом — долбежкой древесного ствола.
Никита осторожно приоткрыл глаза и издал нечленораздельный сдавленный звук.
И было от чего. Лаборатория исчезла. Начисто. Все четверо — он сам, Валерка, Паоло и Робик стояли на краю широкой лесной поляны.
По яркому синему небу ветер неспешно гнал лёгкие белые облака, он же слегка покачивал макушки деревьев на той стороне поляны. Где-то в глубине леса продолжал громко трудиться дятел. В траве стрекотали кузнечики.
А через поляну, почти прямо на ребят, шел мальчишка, Никитин ровесник. Русоволосый, вихрастый, худой…
Мальчишка в камуфляжной форме с пистолетом-пулемётом через плечо…
Глава 2.
Отважная песня, смелей улетай -
Напишут о нас еще книжки.
Пусть помнят враги — легендарный Чапай
Был тоже когда-то мальчишкой.
(Л.Кондрашенко. "Отважная песня")
До «таёжников» Серёжке было не просто далеко, а очень далеко. Эти, говорят, могут пройти по лесу так, что в двух шагах не увидишь и не услышишь. Ни один листик не шелохнется. А от самих ни одно движение в радиусе ста метров, а то и больше не укроется. Ну, так ведь они с малых лет в лесу, он им, что называется, дом родной. Наверное, на охоту ходить начинают в те же шесть лет, когда Серёжка впервые за рычаги трактора сел.
Да что там «таёжники». Игорь не «таёжник», но и до него Серёжке далеко. Но это тоже понятно, Игорь — дворянин, они из другого теста сделаны. А Серёжка кто? Простой хуторянин-переселенец. Нет, конечно, он не жаловался. И родных папку с мамкой не променял бы даже и на семью самого Императора. Но свой шесток знал. Дворяне — высшие люди, вот и весь сказ. Оттого, что они больше и лучших простых людей умеют, им и положено командовать, а простым людям, значит, подчиняться. На том и стоит Империя Российская.
Но пусть Серёжка не «таёжник» и не дворянин, это не значило, что в лесу он не мог и пары шагов без помощи и подсказки сделать. Если нужно (а сейчас было нужно), он умел быть в лесу и скрытным и наблюдательным. Увидев впереди большую поляну, он, конечно, не поперся сразу через открытую местность, а сначала прокрался поближе к опушке там, где подлесок погуще, стараясь при этом как можно меньше тревожить стволы и ветви молодых деревьев, и очень долго и внимательно высматривал поляну на предмет возможной засады сипов. Пусть они и степняки, леса всегда чурались, но это было раньше, в мирное время. Теперь всё иначе, выстрела можно ждать из-за каждого дерева, нападения из-за каждого куста.