— Но вы же сказали… вы же сами попросили Середит ей помочь, — я прикусил язык.
Но она, кажется, не услышала меня и, естественно, не знала, что я подслушивал в коридоре.
— Я просто хочу вернуть мою славную Милли, хочу, чтобы она снова была счастлива. Даже если ради этого ей придется продать душу. Даже если это сделка с дьяволом, мне все равно; что бы ни делала старая зараза, пусть делает! Главное, чтобы моя Милли вернулась к нам. Но если она там умрет…
Сделка с дьяволом. Неужели Середит занимается такими делами? Старая ведьма…
Я попытался наложить цветную бумагу на белую, но наложил неровно. Неуклюжие руки, проклятая дрожь! Даже если ради этого ей придется продать душу. Какое отношение сделки с дьяволом имеют к книгам? При чем тут бумага, кожа и клей?
Солнце выглянуло из-за плотных туч. Его свет напоминал розоватую дымку. Б глазах защипало, и на долю секунды мне показалось, что я увидел контур, темный силуэт мальчика на фоне ослепительного сияния. Потом солнце ушло, и силуэт пропал. Я поморгал, прогоняя рефлекторно выступившие слезы, и взглянул на результаты своего труда сквозь остаточный образ, отпечатавшийся на сетчатке. Бумага сморщилась, и я к тому же дал ей засохнуть; когда я попытался отклеить ее, она порвалась. Придется начинать сначала… Вздохнув, я провел пальцем по липкому белому шраму, прорезавшему форзац с узором из перьев.
— Прости, я не хотела… — Женщина подошла к окну. Когда она взглянула на меня, ее глаза были в тени, но в голосе слышалась мольба. — Не знаю, что на меня нашло, наговорила всякого. Я не хотела, прошу, не сердись. И, пожалуйста, ничего не рассказывай переплетчице. Прошу тебя.
Я не ответил ей. Нарезал бумагу. Смешал клей. Проклеил листы, сложил, сунул в пресс, повесил сушиться. Действовал как во сне, но почему-то на сей раз у меня все получалось. Очнувшись от забытья, я обнаружил, что в комнате почти темно; стопка промазанной клеем бумаги ждала отправки под пресс. Я словно пробудился ото сна.
Раздался звук отворяющейся двери. Затем голос Середит, сухой, как камень, произнес:
— На печи чайник. Принесите его.
Я замер, но она обращалась не ко мне. Она даже не смотрела в мою сторону; она меня не видела. Моя хозяйка терла глаза и выглядела вымотанной, бесконечно уставшей.
— Ну что вы копаетесь, — поторопила она, и рослая гостья бросилась к ней, расплескивая воду и звякая чашками.
— Как Милли? В порядке?
— Не задавайте глупых вопросов, — нахмурилась Середит и тут же добавила помягче: — Скоро она будет готова к вам выйти. И сразу уезжайте, чтобы успеть до снегопада.
Дверь закрылась. Повисла тишина. Горсть снежинок ударила в окно, словно птица задела крылом. Значит, оттепели все-таки не случится.
Через некоторое время дверь открылась снова. Мне стоило больших усилий не повернуться и не посмотреть.
— Пойдем, милая. — Середит вывела девушку из комнаты; та теперь была спокойна и не причитала, как раньше.
Подруги обнялись, женщина, с которой я разговаривал, от облегчения рассмеялась и тут же заплакала.
— Милли, — повторяла она снова и снова, пока Середит тщательно запирала дверь на три замка.
Живая. И уже явно не безумная. Ничего ужасного не произошло. Или все-таки произошло?
— Хвала небесам — да вы только посмотрите на нее, здоровенькая! Спасибо вам…
— Отвезите ее домой, и пусть отдохнет. Постарайтесь не говорить с ней о случившемся.
— Нет, разумеется… не стану… Милли, дорогая, мы едем домой.
— Да, Гита. Домой… — Девушка убрала со лба спутанные волосы. Осунувшееся грязное лицо было красивым. — Да, я хочу домой. — Ее голос был надтреснутым.
Гита — теперь я знал, что ее так зовут, — взяла подругу за руку и повела к выходу.
— Спасибо, — снова поблагодарила она Середит, задержавшись на пороге. Милли стояла неподвижно, лицо ее казалось каменным, как у статуи. Я нервно сглотнул. Что-то недоброе было в этом спокойствии. У меня волосы встали дыбом. Я просто сердцем чуял: что-то здесь не так.
Половица под моей ногой скрипнула, и Милли вдруг посмотрела на меня. На мгновение наши взгляды встретились, и я увидел в ее взгляде пустоту.
Женщины ушли, дверь в мастерскую закрылась. Секунду спустя я услышал, как отворилась и захлопнулась входная дверь. Дом погрузился в привычную тишину, которая стала еще глуше из-за снега.
— Эмметт? — окликнула меня Середит. — Что ты здесь делаешь?