Часы в деревне пробили девять. Мы зашли во двор через калитку.
— Как же есть хочется, — сказала Альта. — Меня отправили тебя искать, не успев…
Тут мы услышали голос матери; мать кричала.
Альта остановилась; за нами захлопнулась калитка. Мы переглянулись. До нас доносились обрывки фраз: как ты можешь так говорить… нельзя, нам просто нельзя…
Мои ноги задрожали оттого, что пришлось стоять неподвижно. Вытянув руку, я оперся о стену, повелевая сердцу успокоиться.
Сквозь щель в кухонных занавесках просачивался треугольник света от лампы; его то и дело заслоняла тень. Отец ходил по кухне взад-вперед.
— Мы не можем стоять здесь весь вечер, Эмметт, — промолвила Альта почти шепотом.
— Вряд ли это что-то серьезное.
Мать с отцом всю неделю ссорились из-за жнейки, укоряя друг друга, что никто не додумался проверить ее. О том, что это была моя обязанность, родители и не заикнулись.
Раздался грохот: кулак ударил о стол. Отец повысил голос:
— А что я должен делать? Отказать? Колдунья проклянет нас в мгновение ока.
— Она уже это сделала! Взгляни на него, Роберт! Что, если он никогда не поправится? Это все ее проделки.
— Он сам виноват. Если бы он…
В ушах зазвенело, и на мгновение я перестал слышать голос отца. Мир накренился перед глазами, затем вроде бы выровнялся и снова закачался, как качели. Я проглотил подступившую к горлу желчь. Когда я снова смог сосредоточиться, наступила тишина.
— Этого мы не знаем, — тихо произнес отец, но мы его услышали. — Что, если она ему поможет? Пока он болел, она писала и справлялась о его здоровье.
— Потому что он был нужен ей! Нет, Роберт, нет! Я не позволю этому случиться, его место здесь, с нами, и что бы он ни натворил, он по-прежнему наш сын. А она — у меня от нее мурашки…
— Ты с ней ни разу не виделась. Не тебе пришлось идти туда и…
— Мне все равно! Она уже натворила дел. Я не отдам ей сына.
Альта взглянула на меня. Ее лицо изменилось, взяв меня за руку, она потянула меня вперед.
— Пойдем, — сказала она осторожным тоном, каким подзывала цыплят. — День выдался длинный, ты, верно, проголодался, а уж я и подавно. Надеюсь, нам оставили пирога, иначе кому-то не поздоровится. Иначе я воткну этому обжоре вилку в сердце. А потом его съем. — У двери она остановилась и добавила: — С горчицей.
Сестрица распахнула дверь.
Родители стояли в разных углах: отец у окна, спиной к нам, а мать — у очага; отсветы пламени краснели на ее щеках, как пятна румян. Между ними на столе лежал лист плотной сливочно-белой бумаги и распечатанный конверт. Мама взглянула на меня, затем на Альту, и шагнула к столу.
— Ужин, — объявила Альта. — Эмметт, сядь, ты же сейчас в обморок грохнешься, судя по виду. Гляди-ка, никто и не подумал накрыть на стол! А пирог, стало быть, еще в печи. — Она поставила рядом со мной стопку тарелок. — Хлеба? Пива? Я здесь сегодня одна за подавальщицу? — Она скрылась в кладовой.
— Эмметт, — не оборачиваясь, промолвил отец, — на столе письмо. Прочти его.
Он подвинул письмо ко мне. Буквы расплывались в бесформенные кляксы.
— Пылью глаза заволокло, — ответил я, присаживаясь. — Скажи мне, что там.
Отец склонил голову, и мышцы на шее напряглись, словно он тащил тяжелый груз.
— Переплетчице нужен ученик.
У мамы вырвался сдавленный стон.
— Ученик? — спросил я.
Повисла тишина. В щель между занавесками проник кусочек луны, залив серебром все, что встретилось ему на пути. Посеребрил он и папины волосы; те казались седыми и сальными.
— Ей нужен ты, — проговорил он.
Альта застыла в дверях кладовой с банкой солений в руке. На мгновение показалось, будто она ее выронит, но Альта аккуратно поставила банку на полку буфета… аккуратно… стук прозвучал громче звона разбившегося стекла.
— Я слишком взрослый для ученика.
— Она так не считает.
— Я думал… — Моя ладонь лежала на столе: я едва узнавал свою тонкую, белую руку. Руку, которая не могла добросовестно выполнять ни одну работу. — Мне уже лучше. Скоро… — Я осекся. Голос казался чужим, как и рука.
— Дело не в этом, сынок.
— Я знаю, что сейчас от меня мало пользы.
— Ах, милый, — вздохнула мама. — Ты не виноват, и болезнь твоя ни при чем. Вскоре ты снова станешь таким, как прежде. Но это не все. Мы всегда думали, что ты станешь работать на ферме вместе с отцом. И, возможно, ты еще будешь… ты мог бы… но… — Она взглянула на отца. — Пойми, мы не хотим отослать тебя прочь. Но она требует отдать тебя в ученики.