Есть такие люди, у которых нет ни друзей, ни эго, которое бы их заменило. И это самые жалкие существа на земле. Хотя, по правде, жалеешь их тоже с усилием, ведь они страдают по собственной вине. Они вечно одни, и глаза у них будто вечно плачущие. Но рот вместо унылой арки (как это бывает у тех, кого одолевает грусть) принимает странную форму, из-за которой они кажутся злыми.
Они и вправду обозлены на все вокруг: на людей, не желающих быть рядом с ними, на счастье, которое им не получить, на мир, на богов, на их противную жизнь. Горль была такой, даже хуже. Ее глаза казались мокрыми и обезумевшими, и когда она говорила (если она говорила) с тобой, хотелось отвернуться.
В отличие от Куцийи, у которой были свои механизмы заручения холодной поддержкой и которую часто окружала пара-тройка слабых и детских умов, Горль, казалось, вечно была одна.
И это одиночество ее убивало.
В отчаянии она, как тень, притягивалась к любым скоплениям людей и стояла, держась на расстоянии, как ненужный элемент фона. Ей нужно было быть с кем-то, как Куцийи нужно было есть суп, а мне смотреть на небо. Но Горль редко удовлетворяла эту потребность. Вместо любви и общения, она получала неловкость.
Я часто говорила с Сал, Нан и Валире о том, как же жалко смотреть на Горль, говорила, что она есть олицетворение больного одиночества. В ответ же я не получала ни согласия, ни внятного ответа. Всем было плевать. И на личность Горль, и на разговоры о ней. Они давно решили игнорировать ее целиком.
За свою жизнь я встречала и других Горль, таких же несчастных и не способных ни на минуту остаться одни без слез. И при всех моих благих чувствах, во мне кипело недоумение, граничащее с возмущением.
Почему не можете вы остаться с собой? Примите себя наконец, примите свой дом и свое убежище! Зачем вы ищете счастье в других, идиоты? Когда вот оно, здесь, перед вашим носом! Когда вы поймете, что вам достаточно себя?
Я знаю, о чем говорю. Я нередко оставалась одна, и пусть услышать эти несчастные: это были одни из лучших часов моей жизни!
24.
Персиа и Нула тем временем завершали рассказ о своих скитаниях по близлежащим горам и деревням и тех ночах, когда им приходилось спать и искать энергию в виде пищи на пустом, безжизненном берегу. Они рассказывали, какие медузы на вкус, насколько тошнотворны рыбные соки и как холодно, несмотря на дневную жару, становится после заката. Персиа говорила, как им приходилось лежать друг на друге, чтобы делиться кожным теплом, на пепелище богом созданного костра.
Точнее, слово «костер» она не успела сказать. С ее зубов, языка и подвижного неба сорвалось лишь кост– и ту же оборвалось жутким визгом.
Так визжали слабейшие представители нашего рода в недоразвитом (в развитом, пожалуй, тоже) возрасте, чем выводили нас с девочками из себя. Мы могли вздрагивать, вздыхать, как умирающие рыбы, с раскрытыми ртами, трястись от страха. Но мы не визжали. Принципы и смелость.
Визг удивительно скоро перерос в плач взахлеб, и мы поскакали вперед увидеть, что заставило страдать маленькую Софзий.
С коротким кружком черных волос, в своих мягких домашних шортах, она склонялась над разъеденным временем, морем и падальщиками скелетом дельфина. Это была совсем белая, почти прозрачная масса костей, кожи и мордочки (не пощажённой, к ужасу Софзий, местными трупоедами), заражавшая не отвращением, а грустью и нежностью. И видя дельфина в тот день в первый раз в жизни, мне хотелось не визжать, а лечь рядом с ним, светлым, с целым облаком назойливых летающий тварей.
Лечь и заплакать.
25.
Не знаю, ожидает ли меня сегодня что-то более ужасное, чем разлагающееся тело дельфина, но я вспоминаю про танцы. Сегодня вечером, как и каждую другую среду, начинается принудительное веселье, которое от этого свойства принудительности становится похоже на перегон стада из оного стойла в другое.
Всю дорогу нас соблазняла ледяная морская вода, но наставники предупредили не приближаться к ней, пока не достигнем конца. Иначе соль начнет рождать разъедающую боль хуже боли любого солнца.
Мы «искупались», наконец, обтерлись пресной водой, обсохли и шли обратно уже в лучах более дружественного и щадящего светила. Пока с тела испарялись капельки воды, по загорелым плечам, тугим бедрам и спине гулял ветерок, принося приятную прохладу.
Мы дошли под вечер, и сейчас толпимся, бьясь голыми телами друг о друга, в единственной душевой комнате на все массивное здание.