13.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Он, возраст неизвестен или усердно скрывается.
Психолог, женщина, предположительно 48 лет.
Действие происходит в кабинете психолога.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ (ЕДИНСТВЕННОЕ)
Маленькая, но уютная комната со светло-зелеными стенами. Зима. Четыре часа после полудня. Облачный день. Два кресла и письменный столик между ними освещены слабым синеватым светом. Он и психолог первый раз встречают друг друга. По совместительству, это их последняя встреча. Середина откровенной беседы.
Психолог. Даже сейчас я пытаюсь вытянуть из вас ответы, и не уверена, что вытягиваю то, что нужно. Как будто вы где-то в другом месте,…
Он (сдерживая неловкое поднятие уголков губ). Мм…
14.
Всю жизнь я хотел написать такую книгу, которая бы стала прогулкой по полярным снежным просторам для каждого, кто ее прочтет. Чтобы, раскрыв ее на любой странице, он оказывался в собственном поле льда и сугробов и ничего не мешало ему стоять, улыбаться и смотреть.
Я не хотел давать людям дома или лес. Я хотел дать им место – много свободного места – где каждый мог найти и придумать что-то свое. Порой так не хватает места для себя, понимаете. Меньше всего я мечтал запихнуть им в глотки готовые истины, завуалированные журчащим языком. Я хотел сделать что-то новое. Не знаю, получилось ли у меня, или все это больше похоже на исповедь сумасшедшего.
Мысленно я называл себя писателем, но, как это часто бывает, почти никогда не писал. Или лучше сказать, не писалось. И не зналось, что же все-таки написать. Было несколько попыток, конечно. Были стихи, совершенно ужасные и полные жалости к самому себе. И была проза с размышлениями о жизни и природе.
Один раз накатило какое-то вдохновение, и я написал свой знаменитый роман о рыбаке, который никогда не рыбачил. В нем было 40 страниц описания неба. Лучшая моя работа. Я полюбил ее, как сына, но она осталась жить в моих тетрадях. Я жил в иллюзиях, но не настолько, чтобы верить, что та книга кого-то заинтересует.
Я все твердил:
не как, а о чем.
Сейчас понял:
ошибся.
15.
Знаки я замечал всегда. Ничто, по моему мнению, не могло быть бессмысленным. И потому я останавливался, вдруг поймав запах мокрого дерева и бежал за ним, как животное, думая, что тот ведет меня.
И потому свет, без приглашения врывавшейся в окна дома, всегда светил в нужное место.
В моей жизни было слишком много странных и невероятных событий, чтобы я стал скептиком и поверил в хаотичность вещей. Несколько раз именно таинственные стечения обстоятельств спасали мне жизнь (те самые случаи, когда я ребенком застрял в горах, или юношей чуть не замерз насмерть). Какая-то сила вытаскивала меня из собственной ямы глупости и безрассудства, и в эту силу я верю до сих пор.
Но знаки – поначалу встречались редко. Часто оказывались ложью, тупиковой выдумкой моего воображения. Поэтому, за исключением крайних происшествий, моя жизнь протекала без намеков судьбы: спокойно, счастливо, бесконтрольно.
Так продолжалось меньшую часть моей жизни. Да, всего каких-то 8-9 лет прошли без внутренней борьбы, с одними лишь желаниями и страстями. Что было потом я помню с высокой точностью своей фотографической памяти: меня соблазнил демон.
Тогда я не знал ничего. Многое из того, что мне открылось, – через боль в крови и каменение мышц – и сейчас никому не известно.
Тогда я ничего не заметил. Не заметил, как отошел от света.
А причина была одна. Величайший порок человечества. То, что обрубает свежие побеги и не дает расти вверх. То, что шепчет в сумерках одинокого вечера, смотрит на меня отражением безумных глаз, крадётся в моих собственных мыслях. Он, единственный, кого стоит бояться.
Страх.
16.
Забавно, но все это было в театре. Среднем, малоизвестном. Театре с темной внутренностью.
Моя мать, увлекающаяся искусством больше, чем мной, затащила меня на постановку про войну. Я был не против. Я люблю театр, в особенности, когда актеры не начинают чрезмерно орать и искусственно умножать эмоции.
Мы сидели слева, где-то сзади. Я поначалу не сильно вслушивался в сюжет. Меня забавляло смотреть на актеров, которые уже рассказали свою роль и теперь стояли, не двигаясь, в виде живого фона. В это время активно выкрикивал свою речь главный актёр посреди сцену, поэтому замершие сзади люди не ожидали получить какое-либо внимание. Им нужно было лишь выждать конца сцены. Уйти. Но я наблюдал за ними, как коварный сыщик, и подмечал их неловкие движения. Потом стало стыдно вторгаться в личное пространство несчастных статуй, и я перестал. Тогда началась та сцена.