- Это комната Марии, - сказала Елена.
- Я останусь у двери, - сказал Харт.
Елена придвинула ореховый стул с бархатной спинкой к окну напротив него и села, положив "Bинчестер" Харта на колени, наблюдая за происходящим.
Матушка плюхнулся на кровать. Она застонала под его весом.
Я не мог в это поверить. Я только смотрел на все это.
- Полагаю, это займет какое-то время. Я прав, мэм?
- Да, - ее голос был ровным и холодным.
- Надо отдыхать, пока есть время, Белл.
Он был прав. Я внезапно почувствовал себя измотанным, все, что мы сделали и увидели сегодня, легло на меня тяжелым грузом. Я сел в ногах кровати рядом с ним.
- Я бы убил за стакан виски, - сказал я.
- Виски в буфете, - сказала Елена. - Если ты, конечно, настолько глуп.
Я помню, что думал об этом. Действительно думал. Это было заманчиво.
Вместо этого я пододвинул стул к окну напротив нее и сел.
- А ты не боишься, что нас здесь увидят? - спросил я.
- Нас не увидят. Посмотри вниз.
Уже второй раз за вечер мне на ум пришла книга, которая меня не очень интересовала. Первой была "Преисподняя" Данте. На этот раз "Упадок и падение Римской империи" Гиббона.
Я посмотрел на оргию.
В залитой лунным светом пыли на площади повсюду совокуплялись мужчины и женщины. С женщинами, распростертыми нагишом на красной земле или стоящими на коленях, занимались анальным сексом и заставляли делать минет. В некоторых случаях и то, и другое одновременно. Женщин терзали, тыкали в них палками и били. Я видел, как охранники и три сестры проходили через все это и подпитывали свое слабоумие бутылками виски, мескаля и текилы.
Хорошо, что окно было закрыто, и мы ничего не слышали.
Я видел безрадостные, бездуховные лица. И у тех, кто брал, и у тех, кого брали.
Когда я увидел, что они делают с Селин, я отвернулся.
- Ты писатель, - сказала мне Елена накануне вечером. - Запиши это. Твои записи найдут на наших телах.
Я не хочу рассказывать об этом. Но я считаю, что должен это сделать ради всех заинтересованных лиц.
- Толстая свинья - Фредо, - сказала она. - Высокий худой - Густаво. Третьего я не знаю. Покупатель. Ты не хочешь быть свидетелем этого, писатель? Отлично, не надо.
Но она хотела, чтобы я смотрел. Я слышал это в ее голосе. Я видел это в глазах, которые наполнились слезами, но не дрожали и почти не моргали. Когда я увидел, какое горе и ярость излучают эти глаза, я снова обернулся.
Если она могла, то и я могу.
Хотя Селин находилась прямо под нами, если бы не тонкая белая кофточка, задранная почти до груди, я бы ее не узнал. Ее лицо было скрыто.
Она лежала на спине, обнаженная от кофточки до пят, а тот, кого Елена называла "Фредо", стоял на коленях на ее широко разведенных предплечьях. Он держал ее приподнятую и откинутую назад голову в руках, что, должно быть, доставляло мучительную боль ее шее, рукам и мышцам спины, когда он двигал ее вверх-вниз в такт своим обнаженным бедрам. Индиец Густаво раздвинул ее ноги, а третий мужчина - судя по длинным жидким спутанным волосам, белый, - опустился на колени сбоку.
Невозможно было узнать, была ли птица мертва или жива, когда он начал работу.
Теперь она точно была мертва.
Голова болталась на сломанной шее, гребень, сережки и клюв исчезали и появлялись вновь, когда он двигал ею внутри нее, заталкивая курицу почти до самой грудины. Он держал ее в обеих руках, а когда поднял глаза на Густаво, тот улыбался.
- Это хорошо, что она не сопротивляется - сказала Елена. - Она это переживет. Скоро, сестренка. Скоро.
Вскоре белому надоела эта игра, он встал, подошел к тому месту, где стоял на коленях Густаво, опустился перед ней на колени, расстегнул брюки и накрыл ее своим телом.
Час - очень долгий срок, когда вы напуганы и в глубине души знаете, что что-то очень плохое приближается к вам, как отдаленный стук копыт. Что-то, что, вероятно, навсегда изменит вашу жизнь, если вам вообще удастся это пережить. Распорядиться этим часом можно по-разному, в зависимости от ваших возможностей.
Взгляд Елены не отрывался от происходящего за окном, напряжение в ее теле было заметно только по побелевшим костяшкам пальцев, сжимавших "Bинчестер". Матушка молча лежал на кровати, как мертвец в гробу, сложив руки на животе и закрыв глаза. Харт стоял, прислонившись к стене за дверью, держа винтовку в одной руке, направленной в пол, и беззвучно перекатывая кости по костяшкам пальцев другой.
Я сидел лицом к окну, закрыв глаза, и пытался подавить желание выпить, пытался расслабиться, пытался думать о давно прошедших лучших днях, о театре и опере, о бейсбольных матчах и сидении в тавернах с парнями из Гарварда, о моей первой любви, Джейн Гири, которая бросила меня ради выпускника Йельского университета, черт бы его побрал, о голубом небе, о ловящем рыбу со стороны Кембриджа Чарльзе. Но мне на ум приходили образы мексиканской кампании, скрюченные изломанные тела и отрубленные конечности, мокрые и покрытые гнойниками от гангрены головы, оторванные пушечными выстрелами и валявшиеся в пяти футах от тел, которым они принадлежали, крики новых раненых и последние вздохи умирающих.