— Дочь, послушай, филология, конечно, важная наука, тут я ничего не хочу сказать, но принесёт ли это прибыль, когда ты закончишь институт? И притом твои оценки по русскому языку оставляют желать лучшего, — отец как можно спокойнее подбирал слова своим нежным и ласковым голосом, стараясь не обидеть меня.
— Что ты хочешь этим сказать? — чуть повысила тон я и сразу столкнулась с суровым взглядом мамы, от чего пришлось резко замолчать.
— Папа хочет сказать тебе, милая, что не стоит ограничиваться одной лишь филологией, когда можно посмотреть в другие стороны. Плюс, по математике у тебя всегда оценки были выше, чем по русскому.
— Но ниже, чем по литературе! — воскликнула я и специально не глядела на маму, устремляя свой взор лишь на отца. Ведь только он мог услышать меня и только от него я могла получить нужную для меня поддержку. — По русскому двойки за диктанты, признаю, я исправлюсь, я могу исправиться, но по алгебре и геометрии натянутые тройки, которые я никогда не исправлю, потому что это невозможно!
— А мне казалось, что нет ничего невозможного. Особенно для тебя, — папа улыбнулся мне, и мне расхотелось его поддержки.
— Дима, не хвали её, она ещё ничего такого не сделала. В общем, это моё решение, Валерия. Десятый и одиннадцатый год ты проведёшь в математическом классе. Это намного важнее того, чем ты сейчас занимаешься. Я не позволю своей дочери угробить свою жизнь в нищете.
— Но мам…
— Я всё сказала! — она хлопнула ладошкой по столу, Яна резко дёрнулась от неожиданности, а папа лишь сцепил свои руки в замок и смотрел в пол, наверное, стыдясь, что никак не может помочь мне. А зелёные глаза матери смотрели на меня строго и с намёком на угрозу, если я начну перечить ей.
На том разговор был окончен. А приговор вынесен. Папа сжал мою руку и сказал, что всё будет хорошо. Возможно, мама заранее знала, что я не посмею ей возразить. В мои тринадцать лет это казалось несправедливым. Я никогда не жалела, что меня отдали в школу в пять лет, но в тот момент я осознала, что мне ещё рано задумываться о таких сложных вещах, будучи тринадцатилетней. Казалось бы — год ничего не стоит, однако он имеет важное значение для ребёнка.
Я закрылась в своей комнате и постаралась как можно громче захлопнуть дверь, чтобы все слышали, в какой я обиде. Присев на корточки возле кровати, облокотившись на деревянную спинку, я прижала свои ноги к груди и стала смотреть, как наш с сестрой домашний хомяк быстро бегает в своём колесе. Всё бегает, бегает по одному и тому же месту. Наверное, надеется, что куда-то прибежит, до чего-то доберётся, что-то сможет получить. Но он даже не знает, что через два года его уже не станет. Что целых два года он проведёт в колесе, а потом будет захоронен в пустой коробке из-под обуви. Потому я тоже боялась неправильной мысли, что куда-то стремлюсь, знаю, что иду по своему пути, но на деле ничем не отличаюсь от этого хомяка.
Глупой идеей было заводить его. Мы даже имя ему так и не придумали. Просто хомяк. И я не испытываю к нему никакой любви, отчасти потому что не очень люблю заводить в квартире животных, и отчасти — что я слишком часто провожу параллели между мной и этим недолгожителем. Но я вернулась к своим мыслям, которые имели сейчас большее значение, чем бедный хомяк с трагичной судьбой.
— Папа не в силах защитить меня от мамы… — прошептала я самой себе, и от этой мысли стало вдвойне обидно.
Дело было не в самой математике, а в том, что меня принуждали. Меня не стали спрашивать, чего я хочу от этой жизни, чего хочу добиться и куда идти. Со мной раньше никогда такого не было, хоть мама относится ко мне строже, не воспринимая моё мнение всерьёз, в отличие от отца.
— Раз меня отдали так рано в школу, то должны уже хоть как-то считаться с моим мнением, разве я не права? — спросила я у хомяка, а тот лишь отвернулся от меня. Справедливо, учитывая то, что мою его только я, а потому вся хомячья ненависть направлена тоже на меня.
Вдруг кто-то тихо постучал в дверь и в комнату бесшумно проникла Яна. Она присела ко мне на пол, притянула мою голову к своему плечу и с любовью поцеловала в макушку.
— Не стоит так себя вести, — после небольшого молчания, сказала она.
— Я знаю, но… Но я всю жизнь любила литературу! Я… я не справлюсь с этой вашей математикой!