— Наверное… Не знаю. Обычно я смотрю на поведение родителей, чтобы не ляпнуть что-то такое, что их обидит. Потому смотрю за их мимикой. Обычная практика.
— Хах! Только свой пафос не распространяй на нас, простых смертных.
— Солопина, Зуброва, встали! — чуть ли не рявкнула Евдокия Николаевна. Мы с Зубровой переглянулись и неохотно поднялись, я тут же скосила взгляд на Виктора, но тот даже не повернулся, а повернулась его соседка и смотрела на нас своими карими глазами. Мне казалось или в лучах солнца они были почти янтарного цвета… В любом случае, я пожелала этой девушке «здоровья» и «благополучия», чёрт возьми. — Если вам так нравится болтать, может быть, поведаете нам о любви? Вот ты, Зуброва.
— А я-то что? — возмутилась моя подруга.
— С чем в литературе сравнивается неразделённая любовь? Я внимательно слушаю.
Алёнины глаза могли выкатиться из орбит — это я отчётливо видела. По её виду можно было понять, что подруга старалась слиться со стеной — настолько она была бледная. Да, отвечать на уроках было её самым нелюбимым занятием.
— Ну, с этим… Ну когда, короче, девушка, вот, любит, испытывает это, как его… — Алёна защёлкала пальцами и посмотрела на меня, ожидая подсказки. Я старалась не заржать. Алёна махнула на меня рукой и вновь посмотрела на учительницу, которая смотрела на Зуброву уставшим взглядом и явно мечтала об отпуске. -…отчаяние она, короче, испытывает, во. Вот Таня Ларина, она же вообще такой необдуманный поступок совершила — полюбить этого Онегина, да лучше бы Ленского, честное слово!
— То есть, ты считаешь, что неразделённая любовь — это необдуманный поступок — «вклинилась» в этот разговор психолог.
— Точно! Нечего влюбляться в кого попало.
— Сейчас бы Онегина называть кем попало… — пробормотала я.
— Хорошо! Просто отлично! — психолог была явно рада такому ответу, она даже засветилась от удовольствия, а вид Евдокии Николаевны выражал прямо противоположные эмоции.
— Да, просто потрясающе. Садись, Зуброва, пока поживёшь, а там погоди — я тебе устрою! А ты, Солопина, что нам поведаешь?
— «Евгений Онегин» — классное произведение, читала на одном дыхании; Пушкин великолепный писатель: впитал талант с молоком матери, так сказать… можно мне выйти?
Несколько ребят захихикали, особенно те два парня из математического: пухлый с рыжими волосами и худощавый с тёмными, сидящие за последней партой среднего ряда. Эти два придурка захлопали в ладоши, а тот, который худой, произнёс:
— Прекрасно! Восхитительно! Шедеврально! Вращение Лотмана¹ в гробу достигло скорости света!
Я ошалело посмотрела на этого парня, который выпендривался передо мной. Я знала, что Виктор повернулся в мою сторону, уже явно раздражённый нашим спектаклем, но тогда я не отводила взгляд от этого парня и его соседа по парте. У одного, который сказал про Лотмана, пушистые волосы, в полном беспорядке, как у меня, бакенбарды, как у самого Пушкина, слегка сгорбленный нос, яркие голубые глаза и, судя по всему, высокий рост. Сам он был худой, будто бы не ел много дней, но его игривая, безобидная улыбка показывала, что с этим человеком всё нормально, то есть его не держат в подвале и не морят голодом. Впрочем, я бы с удовольствием заперла эту тощую дылду, чтобы он не трепал лишнего.
Его друг с ярко-рыжими волосами, тоже очень кудрявыми и взлохмаченными, крупным телосложением и такими же яркими голубыми глазами громко смеялся, а я лишь стояла, смотрела то на одного, то на другого и, наконец, не выдержав, невинно спросила:
— Вам когда-нибудь вырезали аппендицит канцелярским ножом?
Смех прекратился, два парня переглянулись и посмотрели на меня так, будто они невинные ангелы, а я дьявол во плоти. Во мне потихоньку начала закипать злость. А тем временем, Евдокия Николаевна, психолог и Виктор со своей соседкой смотрели на нас, как на клоунов в дешёвом шапито. Остальные ученики смотрели так, будто мы какое-то дурацкое, но весёлое достояние всего учебного потока.
— Никита, она мне угрожает! — худощавый парень, явно желавший умереть молодым, смотрел на меня с притворной опаской, а его рыжий друг, именуемый Никитой, лишь покачал головой и грозно посмотрел на меня.
— Ну чё, после школы с тобой разберёмся, мелочь?! — и в конце заржал. Теперь я напрочь забыла о Викторе, и вообще обо всех на свете, потому что этот рыжий вместе со своим дружком-дистрофиком бросил мне вызов!
— Слышал такую фразу: «За базар при встрече — ответ обеспечен, один удар в печень — отнимает дар речи»? — это был золотой арсенал пацанских цитат, который я старательно накапливала в твёрдой уверенности, что однажды он мне пригодится.