— Ну, а раз так, если никто подтвердить не может, ни устно, ни письменно, то истиною, бесспорною причем, будут служить мои рассуждения, для потомства в свитке запечатленные.
Санги Бо засмеялся, до икоты довольный, что ему удалось утереть нос самому Зиэлю, ибо сие — почти невозможное достижение для смертного.
Ухмыльнулся и Зиэль, которому показалось забавным столь ясное и наглядное подтверждение его собственных мыслей об относительности истин людских.
— Да подавись ты, и рассуждениями, и свитками, и самою истиной. А ну как через денек-другой не останется на Земле человеческого потомства, годного к воспроизведению? И жди тогда, покамест цуцыри читать научатся! А, Санги?
Санги Бо вместо ответа развел руками и подлил себе из котелка в кубок бурлящую розоватую жидкость.
— Что молчишь? Кстати, как считаешь: правильно я сделал, что Лину не показался? Мне, признаться, было завидно смотреть на вашу взаимную радость. Я ведь ему тоже не чужой!
— Правильно ты все сделал, Зиэль, совершенно правильно: зачем лишний раз мальчишке ум бередить?
— Вот и я так посчитал. Говорят, он в неплохого колдуна вырос, твоими чаяниями?
— Кое-какие способности есть, — осторожно откликнулся Снег, почему-то совсем не польщенный похвалами Зиэля.
— Еще бы, при такой-то умелой матушке, да с таким наставником… Я, грешным делом, удвоил против обычного магический панцирь, именно для того, чтобы ни он, ни его зверушки меня не обнаружили.
— Угу. А Гвоздик-то учуял.
Зиэль поперхнулся своей порцией взвара, затем сморщился и вылил остатки на землю.
— Ну и гадость же ты пьешь! С чего ты взял, что охи-охи меня учуял?… Погоди, бороду протру, а то она вся налысо вылезет от твоего варева…
— С того и взял, что он подошел и опрыскал тебя, пометил. Как доброго знакомого.
— Что ты врешь, выдурь старый! Где это он меня пометил???
— Не тебя, а когда ты камнем был.
— Все равно врешь! Не мог он меня коснуться, ни сам, ни отходами своими. Ни даже дыханием, чтобы ты знал! Вот за что я вас, людишек, и не люблю: всегда норовят гадость ближнему смастерить, и сказать, и сделать… и карман изнутри пометить — только подставь!
Зиэль несколько мгновений уничтожающе смотрел на хохочущего Санги Бо, потом встал и подошел к небольшому кусту ракиты. Стоило ему прикоснуться к ближайшей из веток — а это уже не куст: здоровенный конь, оседланный и взнузданный, мастью — серый в яблоках.
— Выпью-ка я винца, вместо того чтобы порубить на мелкие куски некоего старца, выжившего из ума весельчака, — сообщил Зиэль коню и вынул из седельной сумки небольшой узкий кувшин.
— Будешь, Санги?
— Нет, я в военном походе. Я лучше взварчику.
— Отравчик у тебя, а не взварчик.
— Меня устраивает. — Санги Бо, видимо, устал смеяться и теперь смирно сидел спиной к костру, покачивая кубком с остатками взвара в нем. Смотрел он вроде бы и на Зиэля, но, в то же время, как бы и сквозь него, туда, на восток, на неровные желто-красные дали, дрожащие в робком мареве осеннего полдня. Лицо его, худощавое и всегда бледное, ныне осунулось и побелело еще больше, холодный взор, обычно непроницаемый для чужого любопытства, казался смягченным, чуть ли не растерянным…
— Боишься, святой отшельник Снег?
Тот, кого попеременно называли то Снегом, то Санги Бо, немедленно вынырнул из задумчивости, взор его стал прежним, внимательно-холодным. Помолчав еще самую малость — ответил, правильно поняв, о чем спрашивает Зиэль:
— Смотря чего. Смерти своей, старости — не боюсь, переболел этим страхом. За судьбы мира обидно.
— За судьбы ми… — Зиэль, не глядя, бросил за спину опорожненный кувшин и захохотал звонким басом. — Нет, это просто день веселья у нас с тобой: то я тебя смешил, то ты меня потешаешь! Что тебе до судеб мира? О себе думай! Ты закончишься — и весь мир вместе с тобой. Ну… разве что я тебя буду иногда вспоминать. Вот и все, вот тебе и судьбы… хы-хы… мира, понимаешь!
Снег поднял голову и, даже когда собеседник перестал смеяться, взора перед ним не опустил.
— Мира. Белого света. Мне горько осознавать, премудрый Зиэль, что все это может закончиться одним ударом судьбы. Да. Завершится Моревом — и впору спросить себя или богов: какой смысл был во всем этом??? В истории, в осеннем полудне, в умении читать и запечатлевать на свитках мысли свои, в радости семейного бытия, в зодчестве, в любви, в наблюдениях за звездами… В битвах, в созерцаниях…
— Отвечу, дорогой Санги: ровно никакого. И сейчас в мировом бытии смысла нет и после Морева не будет. Это я тебе со всей ответственностью заявляю, как человек поживший, с опытом.
— Да, я помню, ты уже говорил все это.
— Но, между прочим, ты богохульствуешь сомнениями своими.
— Мне не привыкать.
— Винца? Выпей, Санги, сразу полегчает, отпустит. А может еще и в пляс пустишься!
— Нет, я в походе. Кстати…
— Да?
— Зачем тебе шутейство, зачем ты суешь руку за вином в пустую сумку? Не проще ли наколдовать вино, не кривляясь? Наколдовать, или… не знаю, как ты это делаешь…
— А хотел бы, чтобы я тебя научил так же уметь? Без маны, без нудных заклинаний, одним усилием воли?
— Хотел бы.
— Нет, Санги, дорогой! Нет, не получится. Не обижайся, просто для такой волшбы у тебя сил и знаний маловато.
— Именно у меня?
— И у тебя, и у Лина, и у Его Величества, и у светлейшей княгини Ореми, и даже у великого мага Татени Умо.
— Это еще кто такой?
— Величайший колдун из восточных земель империи. На днях его увидишь, он в вашем походе участник.
— Ну — нет, значит — нет. Не пора ли нам по коням? Не то до самого вечера будем задницами осеннюю почву греть.
— А ведь, небось, хотел опять сбогохульничать, отшельник Снег, сблизить в один ряд слова задница и Матушка-Земля?