— Что, разве мы не христиане?! Разве мы не бояре христианского государя?! — откликнулись из-за стола крещеные жемайтийцы и недобрыми глазами посмотрели на крестоносцев.
— Да, уж вы-то христиане, — упрекнул их вспыхнувший крестоносец и поднял свои трусливые глаза, — покойников по языческим обрядам хороните — сжигаете; молитесь тоже по-язычески; обычаи ваши дикие; креститесь вы только ради того, чтобы белую одежду получить…
— Что он говорит? Что он говорит? — забеспокоились за столами жемайтийцы.
— Правду я говорю: вот мои братья во Христе этому свидетели. Витаутас, ваш государь, а нашего великого магистра друг и его наместник в Жемайтии, поклоняется только одному истинному богу и исповедует одну истинную веру римских католиков, к которой приобщился по милости нашего ордена. — Сказав это, крестоносец сел, облокотился о стол и, словно оскорбленный, задумался.
Жемайтийцы заволновались, но ответить им было нечего; их выручил вошедший в избу боярин Судимантас, брат тестя Витаутаса. Он сказал:
— Каким богам поклоняется наш государь Витаутас и какую веру он исповедует — это не наше и не ваше дело. Наш долг — слушаться его и делать то, что он приказывает. Прикажет креститься — окрестимся, прикажет бить христиан — будем бить.
Крестоносцы всполошились, выскочили из-за стола и, постукивая мечами по полу, одновременно закричали:
— Опасность! Опасность!
— Вы наши враги. Вы сарацины. Братья, здесь нам грозит смерть. Мы в плену!.. — кричали крестоносцы.
Старший сын Книстаутаса Кристийонас успокоил их и снова усадил за стол. Некоторое время все шумели и волновались. Хотя на столах еще была еда, но все уже насытились и теперь только потягивали из рогов медок и косились на крестоносцев.
— Мне кажется, что на войне все-таки татарские боги всех сильней, — поковыряв во рту пальцами, снова заговорил боярин Кинсгайла. — Вот, скажем, под Гродно уж так нас поляки прижали, так прижали, что думали мы — конец всем, но едва только закричали татары, едва только позвали своего бога — алла, алла, в одночасье всех в болото сбросили. Если б не опоздал комтур Балги со своими рыцарями, видели бы поляки Гродно как собственные уши.
— Мой отец перед битвой тоже к татарским богам взывал, — выступил за могущество татарских богов и младший сын Книстаутаса Манивидас.
— Когда сами можем выстоять, тогда и чужие боги помогают, но попробуй ты перед битвой Пикуолиса разгневать, вот тогда увидишь, как тебе христианские или татарские боги помогут, — закончил спор боярин Гаршва и осушил рог медка…
IX
А тем временем, пока в одном крыле дворца боярина Книстаутаса пили, разговаривали и спорили жемайтийцы и крестоносцы, в другом, в просторной горнице, сидел за заставленным кушаньями и напитками столом князь Витаутас со своими вельможами и тоже утолял голод. Один из его вельмож, боярин Судимантас, держался свободно и не мог усидеть за общим столом; он, как добрый знакомый Книстаутасов, разговаривал с хозяйкой, наведывался к шумящим в другом крыле дворца жемайтийцам и крестоносцам, проверял стражу, и до всего ему было дело. Даже за столом он сидел, поставив между ног свой длинный широкий меч.
Горница была просторная, но низкая. Стены — из круглых нетесаных бревен. Массивный потолок, лежащий на дубовых балках, был так закопчен, особенно возле дымохода, что даже блестел. Прорубленные в одной стене три маленьких оконца, в которые с трудом пролезла бы голова мужчины, смотрели на двор замка и были затянуты бычьим пузырем. Возле другой стены стояли дубовый стол, длинная, о шести ножках, лавка, несколько простых стульев и широкая скамья вдоль всей стены. Напротив, за сложенным из камней очагом, был жертвенник и здесь же стоял оловянный крест с распятым спасителем. В очаге, поддерживаемый сухими дровами, пылал огонь, озаряя стены, и поднимался к дымоходу лохматый столбик дыма. Когда только открывали дверь, столбик дыма мутнел, изгибался в сторону и уходил под потолок, стлался по горнице, опускался до стола и щипал гостям глаза, пока его снова не подхватывала тяга. В третьей стене была дверь, а возле четвертой стоял длинный широкий коник с подъемной крышкой. Между ним и дверью — полки для посуды. На полках были сложены выдолбленные из граба тарелки, глиняные горшки, кастрюли, кувшины, оловянные миски. На верхней полке сверкали выстроенные в ряд серебряные кубки, окованные латунью рога зубра для медка. По краям нижней полки, словно белые зубы, издали светились липовые ложки, вставленные в специальные гнезда головками вверх. Над столом на стене висело оружие, шлемы, щиты и доспехи, отобранные в битвах у врага.