Олфайри понимал, что Вуор прав. Как бы они поступили, откажись он от предложенной должности? Вернули бы ему опухоль? Нет. Подобрали бы другую работу. А Вуор остался бы в розовом кабинете. Страдающий инопланетянин подарил ему жизнь. И он не мог отплатить злом за добро, хотя бы на час продлив срок Вуора.
— Я согласен, — ответил Олфайри.
И в глазах-щелочках Вуора он явно увидел счастье.
Олфайри пришлось кое-чему научиться, прежде чем он занял розовый кабинет. Он научился. И приступил к исполнению своих новых обязанностей. Жил он в одной комнате, а не в роскошных дворцовых апартаментах. Еду готовил компьютер, а не шеф-повар. Работал он много, а отдыхал лишь по нескольку часов. Но он жил. И мог предвкушать будущее, раскинувшееся за пятью годами.
Олфайри сообщил на Землю, что задерживается, но вернется в полном здравии и вновь возглавит свою империю. Он ввел в действие «План А», определяющий порядок управления корпорацией на случай своего длительного отсутствия. Он предусмотрел и такой вариант. Люди, которым он доверял, заменят его на этот срок. У него и так хватало дел.
Просители появлялись один за другим.
Не всем требовалась медицинская помощь, но каждый имел достаточно веские основания для путешествия по Провалу. Олфайри разбирал их просьбы. Его никто не ограничивал. Он мог отправить всех к желанной планете, если бы счел это необходимым, или вернуть назад. Но первое означало безответственность, второе — бесчеловечность. Олфайри судил. Он взвешивал все «за» и «против» и, удовлетворяя просьбы одних, отказывал другим. Число каналов было большим, но не бесконечным. Иногда Олфайри представлял себя регулировщиком транспорта, иногда — демоном Максвелла. Но в основном думал о том дне, когда сможет вернуться на Землю.
Отказы переносились болезненно. Одни просители впадали в ярость и выкрикивали бессвязные угрозы в его адрес. Другие — спокойно говорили о вопиющей несправедливости с его стороны. Олфайри привык принимать трудные решения, но его душа не успела окончательно загрубеть, и он сожалел о том, что просители относили отказ на его счет. Однако кто-то должен был выполнять эту работу, и Олфайри не мог отрицать, что находится на своем месте.
Естественно, он не был единственным диспетчером Пересадочной станции. Поток просителей направлялся в разные кабинеты. Но в сложных случаях коллеги приносили решение на его суд, и за ним оставалось последнее слово. Он знал обо всем. Он контролировал всех просителей. В этом проявлялся его талант организатора.
Пришел день, когда перед ним появился гуманоид с красновато-коричневой кожей, конечности которого заканчивались венчиком извивающихся щупалец, обитатель Хиннеранга. На одно ужасное мгновение Олфайри подумал, что перед ним — хирург, оперировавший его шею. Но сходство оказалось чисто внешним. Проситель не был хирургом.
— Это Пересадочная станция, — сказал Олфайри.
— Мне нужна помощь. Я — Томрик Хориман. Вы получили мое досье?
— Да, — ответил Олфайри. — Вам известно, что тут мы вам ничем не можем помочь? Мы определяем что кому нужно и отсылаем дальше. Расскажите мне о себе.
Щупальца извивались от душевной боли.
— Я выращиваю дома, — начал хиннерангиец. — Я перерасходовал капитал. Моя фирма под угрозой краха. Если я смогу попасть на планету, где мои дома вызовут интерес, она будет спасена. Я хотел бы выращивать дома на Мелкноре. Наши расчеты показывают, что там они могут найти широкий спрос.
— Мелкнор не испытывает недостатка в жилищах, — ответил Олфайри.
— Но там любят новизну. Они бросятся покупать. Иначе мою семью ждет разорение, добрый господин! Нас с корнем вырвут из общества. Наказание за банкротство — смерть. Потеряв честь, мне придется убить себя. У меня дети.
Олфайри знал об этом. Как и о том, что хиннерангиец говорил правду. Если путь на Мелкнор будет закрыт, ему не останется ничего другого, как покончить с собой. Как и Олфайри, на Пересадочную станцию Томрика Хоримана привела смертельная угроза.
Но Олфайри обладал особым даром. А что мог предложить хиннерангиец? Он хотел, продавать дома на планете, которая в них не нуждалась. Он возглавлял одну из многочисленных фирм и к тому же оказался плохим бизнесменом. Он сам навлек на себя беду в отличие от Олфайри, который не напрашивался на раковую опухоль. Да и смерть Томрика Хоримана не стала бы огромной потерей ни для кого, кроме ближайших родственников. К своему сожалению, Олфайри понял, что в просьбе придется отказать.
— Скоро мы объявим вам о нашем решении, — сказал Олфайри.
Он затемнил стены лаборатории и собрал диспетчеров. Они не стали оспаривать мудрость его решения. Поворот переключателя — и перед ним вновь возник хиннерангиец.
— Я очень сожалею, но в вашей просьбе отказано.
Олфайри ждал, какова же будет реакция. Вспышка злобы? Истерические угрозы? Отчаяние? Холодная ненависть? Раздражение?
Нет, он ошибся. Продавец домов лишь спокойно смотрел на него, и Олфайри, который пробыл среди хиннерангийцев достаточно долго, чтобы правильно истолковать их невысказанные чувства, ощутил накатывающийся на него вал печали. Томрик Хориман жалел его, диспетчера Пересадочной станции.
— Простите меня, — сказал хиннерангиец. — Вы взвалили на себя непосильное бремя.
Олфайри потрясла боль, сквозившая в этих словах. Хиннерангиец печалился не о себе, а о нем. И Олфайри едва не пожалел о том, что вылечился от рака. Сострадание Томрика Хоримана оказалось слишком тяжелым для него.
Томрик Хориман сжал поручень и приготовился к возвращению на Хиннеранг. На мгновение он встретился взглядом с землянином.
— Ваша обязанность принимать решения, кому идти вперед, а кому — назад. Такая непомерная ответственность. Скажите, как вы согласились взвалить ее на себя?
— Меня приговорили к ней, — ответил Франко Олфайри. — За жизнь мне назначили цену — мою же жизнь. Я никогда не испытывал таких страданий, будучи всего лишь умирающим человеком.
Олфайри нахмурился и, нажав на кнопку, послал Томрика Хоримана на его родную планету.