— Разве ты…
— Конечно. Почему бы нет? (Ряд вопросительных знаков.) Думаешь, только в «Фишхуке»? Только ты один? Да, я держу это в тайне. Но я имею право на тайны. Разве хороший газетчик может обойтись без этого? (Кипы пыльных бумаг; бесконечный поток цифр; губы, нашептывающие что-то в огромное Ухо.)
Вслух Гарриет Квимби произнесла приятным, певучим голосом:
— О, я никогда не пропускаю вечеринки у Шарлин. Здесь можно встретить таких интересных людей.
— Дурные манеры, — упрекнул Блэйн. Телепатией пользоваться вообще считалось дурной манерой, а в обществе и подавно.
— К черту манеры! Я тут перед ним душу наизнанку выворачиваю, а он… (Лицо, очень похожее на него, перед которым элегантно скрестились в виде решетки красивые тонкие пальцы.) Тебя ищут. Они уже знают, что ты тут. Скоро они будут здесь — если еще не пришли. Я приехала, как только узнала. Да не молчи же ты, как дурак… На нас обратят внимание, если мы будем так стоять.
— На этот раз ты напрасно потеряла время, — выговорил Блэйн, — Сегодня здесь нет интересных людей. Сегодня собралась на редкость неинтересная публика. Слухачи!!
— Пусть. Надо попробовать. Ты в опасности. Как Стоун. Как другие после него. Я приехала помочь тебе.
— Я тут беседовал с одним бизнесменом-лоббистом, — произнес он. — Жуткая скука. Вот, вышел сюда глотнуть свежего воздуха. Стоун! Что тебе о нем известно?
— Сейчас это не важно. Тогда я еду обратно, не стану терять время попусту. Моя машина стоит на обочине, но тебе со мной идти нельзя. Я пойду заведу мотор и выведу машину на дорогу, ты поброди еще немного здесь, а потом пробирайся на кухню. (План дома с красной линией, ведущей в кухню.)
— Я знаю, где кухня.
— Только спокойнее. Не делай резких движений, держись естественней. Веди себя как все и делай вид, что умираешь от скуки. (Карикатурный человечек с опущенными ресницами. Плечи его согнулись под тяжестью бокала, который он вяло держит в руке. У человечка распухшие от шума уши, а на рожице застывшая улыбка.) Сначала пойдешь на кухню, оттуда — через черный ход на улицу.
— Неужели ты поедешь вот так, сразу? — спросил вслух Блэйн, — Вдруг я ошибся? Но зачем? Зачем ты это делаешь? Какой тебе смысл? (Человек, с недоумением и злостью глядящий в пустой мешок.)
— Люблю тебя. (Деревянный забор, на котором вырезано сердце, пронзенное стрелой.)
— Не лги. (Кусок мыла, энергично моющий рот.)
— Не говори им, Шеп, — попросила Гарриет, — а то Шарлин до смерти обидится. Я ведь журналистка, из твоих приключений выйдет неплохой рассказ.
— Но ты забыла, что «Фишхук» может караулить на дороге у выхода из ущелья.
— Не беспокойся, Шеп, я разузнала их планы. Мы их одурачим.
— Хорошо, буду нем как рыба. До встречи. И спасибо.
Она вышла, и каблучки ее застучали вниз по лестнице.
Блэйн медленно повернулся и направился обратно, в переполненные комнаты. Не успел он перешагнуть порог, как в лицо ему ударил жаркий ком разговоров — гул десятков голосов людей, которым все равно, что говорить и с кем, лишь бы говорить, лишь бы отыскать в этом шуме суррогат самоутверждения.
Значит, Гарриет — телепат. Вот чего бы он никогда не подумал. Хотя если ты журналист и обладаешь способностью к телепатии, самое разумное — никому об этом не говорить.
В болтливости ее не упрекнешь, подумал Блэйн и удивился, как эта женщина смогла так долго хранить свою тайну. Впрочем, напомнил он себе, Гарриет сначала журналист, а потом уже женщина. Пишет она лучше, чем многие известные писаки.
У бара он остановился, взял виски со льдом и несколько минут со скучающим видом потягивал напиток. Нельзя показать, что он спешит или куда-то направляется, но и нельзя допустить, чтобы его втянули в какой-нибудь разговор, — на это нет времени.
Можно было бы зайти на пару минут в дименсино, но опасно. Слишком быстро там включаешься в сюжет, теряешь чувство времени, растворяешься в происходящем. Потом, включаясь в середине программы, часто рискуешь оказаться в весьма неловком положении.
Лучше не стоит, решил он.
Блэйн обменялся приветствиями с несколькими знакомыми; его покровительственно похлопал по спине один подвыпивший джентльмен, с которым он познакомился дней десять назад; ему пришлось выслушать пару непристойных анекдотов; он даже слегка пофлиртовал с престарелой вдовушкой, которая с глупой улыбкой набросилась вдруг на него.
И все это время он двигался к двери в кухню.
Наконец добрался до нее.
Перешагнул через порог и с праздным видом пошел вниз по ступенькам.
В кухне никого не было. Холодной голубой эмалью сверкала посуда. Гулко тикали настенные часы с длинной секундной стрелкой.
Блэйн поставил еще наполовину полный бокал с виски на ближайший столик. От наружной двери его отделяли лишь шесть шагов по тускло мерцающему полу.
Он сделал два шага и собрался сделать третий, как в мозгу у него раздался тихий возглас предупреждения. Блэйн оглянулся.
За большим холодильником, сжимая что-то в кармане пиджака, стоял Фредди Бейтс.
— Брось, Шеп, — сказал он, — не советую сопротивляться. Все вокруг оцеплено. У тебя нет шансов.
Блэйн на секунду замер от удивления, он был буквально ошеломлен. Именно ошеломлен, а не испуган и не разгневан. Ошеломлен тем, что это оказался именно Фредди Бейтс. Итак, Фредди уже не бездельник, которого мало кто знает и который мало кого интересует, бесцельно прожигающий жизнь в городе, полном таких, как он, а агент «Фишхука», и, по— видимому, весьма способный.
И еще: Кирби Рэнд все знал и все же позволил ему выйти из кабинета и спуститься на лифте. Но он еще не вышел на улицу, а Рэнд уже, сжимая трубку телефона, давал задание Фредди.
«Все было обставлено умно, — вынужден был признать Блэйн, — куда умней, чем мое собственное поведение, — Ни на секунду он не заподозрил, что Рэнд о чем-то догадывается, — И Фредди, приглашая меня в машину, выглядел таким же, как всегда, неудачником».
Ошеломление медленно проходило, уступая место злости. Злости за то, что он попался, что его провело такое ничтожество, как Фредди.
— Мы сейчас спокойно, как подобает друзьям, выйдем отсюда, — сказал Фредди, — и я отвезу тебя обратно побеседовать с Рэндом. Тихо, мирно, без суеты. Мы ведь не захотим — ни ты, ни я — причинять Шарлин беспокойство.
— Нет, — ответил Блэйн. — Нет, конечно не захотим.
Его мозг лихорадочно работал, отыскивая лазейку, пытаясь найти какой-нибудь выход, что угодно, лишь бы выпутаться из положения. Потому что он не собирался ехать обратно. Что бы ни случилось, он не вернется с Фредди.
Он почувствовал, что Розовый зашевелился в нем, как будто выбираясь из своего уголка.
— Нет! — закричал Блэйн, — Нет!
Но было уже слишком поздно. Розовый выбрался и заполнил весь его мозг. И хотя он продолжал оставаться собой, он был и еще кем-то. Он стал сразу двумя существами — и это было очень странное ощущение, — и вдруг произошло что-то непонятное.
Комната застыла как мертвая, только на стене стонали часы. И это было тоже непонятно, потому что прежде с часами ничего подобного не случалось, они жужжали, но никогда не издавали ничего, похожего на стон.
Блэйн быстро шагнул вперед, но Фредди не двинулся с места. Стоял, держа руку в кармане, и не шевелился.
Еще один шаг, и Фредди едва шелохнулся. Его глаза не мигая уставились в одну точку. Но выражение лица стало медленно и необычным образом меняться, и рука пошла вверх из кармана, но настолько медленно, что движение лишь угадывалось, как будто и рука, и пальцы, и то, что пальцы сжимают в кармане, пробуждались от глубокого сна.
И вот еще один шаг, и Блэйн подошел к нему почти вплотную. Его кулак как поршень рванулся вперед. У Фредди медленно, как на проржавевших шарнирах, отвисла челюсть и веки, видимо моргая, поползли вниз.
Кулак обрушился на челюсть. Блэйн попал точно, куда целился, и вложил в удар всю силу, всю тяжесть своего тела. Но даже когда боль от удара обожгла ему костяшки пальцев и отдалась в запястье, он знал, что это ни к чему. Потому что Фредди практически не шевельнулся, не сделал ни малейшей попытки защититься.
Фредди падал, но падал как-то странно. Он падал медленно и плавно — так падает дерево после смертельного удара топора. Тело медленно кренилось к полу, и только теперь, в падении, рука с зажатым в ней револьвером выплыла из кармана. Выскользнув из ослабевших пальцев, револьвер со стуком опустился на пол.
Блэйн нагнулся и, прежде чем Фредди ударился об пол, поднял револьвер, и стоял так, сжимая его в руке, и глядел, как Фредди наконец упал — вернее, не упал, а, скорее, улегся на пол и, как бы расслабившись, замер на его поверхности.
Часы по-прежнему стонали на стене, и Блэйн, обернувшись, посмотрел на них и увидел, что секундная стрелка едва ползет по циферблату. Ползет, вместо того чтоб бежать… И этот стон вместо жужжания: часы, наверно, тоже рехнулись, подумал Блэйн.
Что-то произошло со временем. Об этом говорили и едва ползущая секундная стрелка, и почти пропавшая реакция у Фредди.
Ход времени замедлился.
И это было невозможно.
Ход времени не замедлился; время — величина постоянная. Но если это каким-то образом и произошло, то почему время не замедлилось для него?
Если только…
Ну конечно, если только не время замедлилось, а он сам стал двигаться быстрее, настолько быстро, что Фредди не успел ничего сделать, не сумел защититься и ни при каких обстоятельствах не смог бы достать из кармана револьвер.
Блэйн вытянул руку и взглянул на револьвер. От этой тупорылой, уродливой вещицы веяло смертью.
Да, Фредди не шутил. И «Фишхук» тоже. Тот, кто собирается лишь немного поиграть, отделываясь шуточками и улыбками, не станет брать с собой оружие. А если взял, значит, готов был пустить его в ход. Фредди, несомненно, был готов к этому.
Блэйн повернулся и посмотрел на Фредди. Тот по-прежнему безмятежно лежал на полу. Пожалуй, он еще немного тут полежит, прежде чем придет в себя.
Блэйн сунул револьвер в карман и направился к выходу, мимоходом взглянув на часы. За все это время секундная стрелка едва сдвинулась с места.
Открыв дверь, он обернулся и еще раз окинул взглядом кухню. Идеально стерильная кухня по-прежнему безжизненно сияла посудой, единственное, что теперь нарушало порядок, — это тело Фредди, распластавшееся на полу.
Блэйн вышел и зашагал по выложенной плитами дорожке к длинной каменной лестнице, перечеркнувшей склон огромной скалы.
Человек, который развалившись сидел на ступени, начал медленно подниматься, увидев, как Блэйн бежит ему навстречу.
Свет одного из окон верхнего этажа падал человеку на лицо, и Блэйн заметил, что оно выражает крайнее недоумение. Казалось, застывшие черты лица высечены на каменной маске.
— Извини, приятель, — Блэйн уперся раскрытой ладонью в эту маску и с силой толкнул ее.
Человек стал медленно отступать осторожными шажками, с каждым шагом наклоняясь назад все больше и больше. Прошло еще немного времени, и он упал на спину.
Но Блэйн не стал ждать. Он продолжал бежать, перескакивая через ступени. В стороне от темных рядов автомобилей, припаркованных на стоянке, тихо урчала мотором машина с включенными подфарниками.
Это ждет Гарриет, понял Блэйн. Но она повернула машину не в ту сторону — не вниз по дороге, к выходу из каньона, а в самую глубь его. И он знал, что это ошибка, потому что вверх дорога сужается и через милю-две проехать уже невозможно.
Блэйн перескочил через последнюю ступеньку и, осторожно пробираясь между автомобилями, вышел на дорогу.
Гарриет сидела в машине. Блэйн обошел вокруг, открыл дверцу с другой стороны и скользнул на сиденье.
На него вдруг обрушилась страшная, до ломоты в костях усталость, как после бега. Казалось, он пробежал слишком длинную дистанцию. Откинувшись на спинку сиденья, он посмотрел на лежащие на коленях ладони и увидел, что руки дрожат.
— Как ты быстро, — обернулась к нему Гарриет.
— Представилась возможность, — ответил Блэйн. — И я не стал ждать.
Она включила скорость, и машина двинулась вверх по дороге. Эхо подхватило гул реактивного двигателя, разнося его по всему ущелью.
— Надеюсь, — заметил Блэйн, — ты знаешь, куда едешь. Дорога скоро кончится
— Не бойся, Шеп, я знаю.
У него не было сил спорить. Он чувствовал полное изнеможение.
«И я имею на это право, — сказал он себе, — потому что двигался в десять (или в сто?) раз быстрее, чем обычно. Человеческий организм просто не рассчитан на такие перегрузки. Я расходовал энергию со страшной скоростью: сердце колотилось как сумасшедшее, легкие готовы были разорваться от напряжения, мышцы сокращались в невероятном темпе».
Он сидел и молчал, размышляя и удивляясь, как могло это произойти. Но удивление было формальным, он удивлялся, потому что должен был удивляться; на самом же деле он знал объяснение происшедшему.
Розовый больше не давал о себе знать. Он поискал его и нашел все в том же убежище.
— Спасибо, — поблагодарил он.
Это было несколько забавно — благодарить существо, ставшее частью его самого, ведь оно пряталось у него в голове, в его мозгу. И все-таки оно не стало частью его самого, пока еще нет. Хотя уже и не было просто беглецом, укрывшимся в чужом разуме.
Машина неслась вверх по каньону Свежий, прохладный ветер, казалось, был напоен брызгами прозрачного горного ручья, и от стен ущелья доносился тонкий и нежный аромат сосен.
— Что-нибудь случилось? — спросила Гарриет.
— Я встретил Фредди
— Ты имеешь в виду Фредди Бейтса?
— Существует один-единственный Фредди.
— Безобидный дурачок.
— Когда мы встретились, у твоего безобидного дурачка глаза налились кровью и он вынул револьвер.
— Неужели он…
— Гарриет, — сказал Блэйн, — становится слишком жарко. Лучше высади меня.
— И не надейся, — ответила Гарриет, — Я еще никогда не участвовала в столь забавной игре.
— Мы вряд ли куда-нибудь приедем. Дорога скоро кончается.
— Шеп, может, глядя на меня, в это трудно поверить, но голова у меня работает неплохо. Я много читаю, и больше всего мне нравятся книги по истории. Проклятой истории войн. Особенно я люблю изучать карты боевых действий.
— Ну и что из этого?
— А то, что я сделала одно наблюдение. Я пришла к выводу, что всегда, во всех случаях необходимо заранее подготовить путь к отступлению.
— Только не по этой дороге.
— По этой, — сказала Гарриет.
Блэйн повернул голову и вгляделся в ее профиль. Нет, она не похожа на хладнокровную, практичную журналистку, хотя такая она на самом деле. И пишет не сентиментальные статейки, не заметки в колонку светских сплетен, а вместе с дюжиной других репортеров, составляющих элиту своей профессии, дает гигантскую панораму «Фишхука» для одной из крупнейших газет Северной Америки.