— Вы больны, уважаемый господин. Ваша болезнь серьезная, — насупился тибетец. — Вашим глазам это вредно. — Он коснулся пальцем касы.
— Доктор Бадма оставил свои молитвы, свои священные свитки, — важно заговорил Сахиб Джелял, — подверг себя лишениям в пути, ледяным ветрам перевалов, подъемам и спускам, холодной воде бурных потоков, голоду и жажде, грубости проводников, нападениям разбойников, заключению в тюремной яме китайцами. Сорок дней езды, о! Доктор приехал из монастыря Дангцзе врачевать…
— И мы будем врачевать вас, уважаемый, — монотонно прозвучал голос Бадмы. — Хотите вы или нет — вам надлежит лечиться.
Сеид Алимхан попытался перечить, но замолчал под пристальным взглядом доктора.
— Господин хороший… доктор, однако… — расстроился эмир. — Я не мышь в кувшине с рисом. Позвольте… Сахиб Джелял, здесь присутствующий, объяснит… в возмещение беспокойств трудностей путешествия… оплачиваю расходы… Обеспечьте выздоровление… искупаетесь в золоте… Лишать себя удовольствий жизни… господин врач… не намерен.
Склонив голову, врач отчитывал эмира:
— Наше имя, позвольте напомнить, Бадма Церен! Доктор Бадма из Дангцзэ. Золотом вымощена, уважаемый, моя тропа из Тибета сюда. И тем более вы обязаны подчиниться. Есть средства, продлевающие жизненные силы и даже жизнь. Однако ваша игра воображения возбуждает силы, но укорачивает часы жизни.
— Тибет… лекарственные средства… — оживился Сеид Алимхан. — Всему миру известно… лекарства… таинственные… Помню… у нас в Бухаре казикалан… девяносто лет… жену взял. Ничего… тибетские лекарства…
— Уважаемый, вы нездоровы, — все так же монотонно втолковывал тибетец. — И мы приступаем к лечению.
Казалось бы, господин Шоу, посетивший царственного изгнанника совсем не для того, чтобы поесть шурпы или выслушать советы по тибетской медицине, проявит нетерпение или, по крайней мере, захочет принять в ней участие. Но он молчал, все еще продолжая изучать лицо доктора из далекого буддийского монастыря Дангцзэ, расположенного, как известно, в южных горах Тибета у самой границы Индии.
«Я не знаю его, — думал Шоу. — Я не знаю о нем. Мне неизвестен никакой Бадма из Дангцзэ. Нашему представительству в Лхассе резиденты не донесли, чтобы какого-то доктора Бадму послали из Дангцзэ к эмиру в Кала-и-Фатту, странно…»
Конечно, Шоу было известно, что последние годы Сеид Алимхан тяжело болел глазами. Эмира обуревал страх, что глаза могут вытечь, и это заставило его обратиться к известнейшим европейским окулистам. Эмир даже обратился через швейцарский Красный Крест в Москву, прося прислать в Кабул знаменитого профессора Филатова. Чем кончились эти переговоры, Шоу не знал.
Да, кстати, какое отношение к этому имеет сидящий здесь с хозяйским видом бородач? И он внимательно посмотрел на него. Что ж, лицо у Сахиба Джеляла благородное, темно-бронзовое, окаймленное великолепной бородой, лицо аравийского вождя из знойной пустыни Тихамы. О Сахибе Джеляле Самарканди Шоу слышал и в Пешавере, и в других местах уже немало. Своим богатством, размахом своих торговых сделок, своей кредитоспособностью Сахиб Джелял снискал добрую репутацию в самых широких коммерческих кругах Индии и стран Среднего Востока. Он вел обширную торговлю каракульской смушкой и ездил даже на Лейпцигскую ярмарку. Присутствие его сегодня в Кала-и-Фатту не вызвало недоумения. Сам эмир — крупнейший экспортер каракуля на пушные рынки мира. По делам каракулевого экспорта Сахиб Джелял разъезжает повсюду. Но вот чтобы он совершил столь тяжелое и трудное путешествие в Тибет? Невероятно! Снова Шоу посмотрел на Сахиба Джеляла. Он хотел поймать его взгляд. Должен же господин коммерсант заинтересоваться индусом в малиновой чалме, язычником, тоже коммерсантом, правда, из другой отрасли коммерции, встретившим столь любезный прием в доме исламского государя и удостоившимся парадного дастархана. Но и взгляд, и все смуглое безмятежное лицо Сахиба Джеляла не выражали ничего, кроме удовольствия от угощения и от приятной беседы.
«И этот человек перенес тяготы путешествия через Джалкот и Каракорум?.. Через ледяные — проклятие им! — пустыни Тибета. Там даже верхом не проехать. Выглядит он щеголем, на его чалме и одеянии ни пятнышка. Его лицо гладко и нежно, точно его не секли снегом и песком бешеные бураны тибетских нагорий, не обмораживали жуткие холода, не дубили ветры вершин. Выносливы эти азиаты!»