В своем раздражении Алимхан уже не сдерживался, и голос его все время срывался.
Своим ответом Сахиб Джелял показал, что он отлично понял заднюю мысль эмира:
— Конечно, джихад оправдан, когда в нем есть необходимость. К примеру говоря, в случае нападения на мусульманские народы европейских завоевателей. Однако сейчас джихад готовится против бухарцев и туркестанцев, а они в большинстве — мусульмане. Проливать кровь мусульман нельзя.
Ни одним словом Сахиб Джелял не напоминал больше о золоте… Алимхан обрадовался и перевел разговор в богословский спор. Он припомнил слова корана: «Мусульманин может сражаться против мусульман, если жизнь его и имущество подвергают опасности». А имущество его, эмира, и даже жизнь подвергаются опасности уже скоро десять лет.
— Джихад! Джихад! Инглизам надо доказать… великое дело, объяснить… Там, в Бухаре… всюду в Туркестане вполне назрело… подготовлено… Наши лазутчики в благословенных наших владениях… Радостные встречи… Верноподданные полны преданности нам — преемнику первых халифов… Сотни тысяч верных мюридов день и ночь возносят моления о нашем возвращении… ждут… Готовы поднять знамя джихада… весь народ с нами… а?.. Не правда ли?.. а?..
Руки Алимхан сложил на животе, готовый выслушивать славословия, проливающие бальзам на сердечные раны. Но Сахиб Джелял хоть и проливал обильный бальзам, но такой, который быстро набил оскомину.
«Да, действительно, во многих местах Туркестана идет борьба, которую можно назвать джихадом. Но джихад выражается в убийствах из-за угла. Газии эмира убивают дехкан, засевающих хлопок, хотя знают, что посевы хлопчатника дело выгодное. Даже в ташкентской газете писали, что в Хорезме баи грозили карами всем, кто вздумает сеять хлопок. Дехкане сказали „хоп“, разошлись по курганчам и… приступили к севу хлопка. Не побоялись угроз…»
— Тогда в Хазараспе ишан Матъякуб, — продолжал Сахиб Джелял, — начал нападать со своими людьми по ночам на дома работников сельсовета, чинить насилия, убийства.
— Матъякуб! — обрадовался Алимхан. — Славный газий! Ревностный мусульманин!
— Этот ревностный газий до того всем поперек горла острой костью встал, что сами дехкане помогли его изловить.
— Арестовали?
— Вор, носящий имя «Смерть», утащил драгоценности из сокровищницы его тела.
— Убили? — испугался эмир.
— Да, повадился волк в отару, там и голову оставил.
— Но зато в Янги-Арыке — вчера пришло письмо — убили Саида Камала, батрака. Подлец назвал имена почтенных баев… сокрыли земли и отары… от советских властей.
Захлебываясь слюной, Алимхан с наслаждением рассказывал о том, что близ Гиждувана убили трех женщин, посмевших уговорить мужей вступить в колхоз. В Карши подожгли большевистскую школу. В кишлаке Ялмата, что под Ташкентом, посланцы эмира распространяли слух о начинающейся войне с Англией, и дехкане вернули баю Шаабдурасулю сорок восемь танапов забранной у него во время земреформы земли. Имамы мечетей повсюду грозят беднякам и батракам небесными карами, чтобы не зарились на имения баев. Во многих районах батраки отказываются брать вакуфные земли, принадлежащие мечетям и мазарам. Эмир ликовал:
— Напугались вероотступники! Ислам — залог нашего возрождения… Темному что надо? Молитва да аллах… Духовенство… сила… в его руках! Вакуфы — сто тысяч десятин… двести тысяч… Доход наши верные люди собирают в нашу казну… для джихада… Вот купим у инглизов винтовки, патроны. В Бухаре в одном медресе тайно живут и проповедуют пять ахунов. Для них мюриды-пастухи в секретном месте в степи… пасут пять тысяч баранов… тайком от сельсовета… И наш муфти Аскер Абдуллаходжа Садр, сохраняя улыбку коварства, проживает в Бухаре, и казий Ариф Ходжа Судур… Помните нашего шейхульислама Икрама… Сыпок его… тоже спокойно живет в Бухаре и замазывает глаза советским властям… Да и Омархан с комиссарами ладит… живет…
— Омархан? — слегка поморщился Сахиб. — Сын расстрелянного казикалана? И он в Бухаре? Он ведь жил в Кундузе у афган? Еще, помню, проиграл в кости жену и сына и в придачу девятнадцать тысяч баранов.
— Да, да, сын мученически убиенного казикалана… А Хаджи Акрам Сабахеддин, а Абдулхаким, а Абдулхайр… — И эмир, закатив глаза, перебирал имена и фамилии видных духовных лиц, которые остались в Бухаре и служат ему и его делу. Он хвастался тем, как много у него в Советском Узбекистане единомышленников. Он хотел поразить воображение Сахиба Джеляла. Он все еще попрекал своего советника, осмелившегося покинуть когда-то его, своего государя, в трудные времена. Но Сахиб Джелял вернулся к своему эмиру, и это вселяло в него уверенность. Такие мудрые и сильные сторонники очень нужны государю в его изгнании. И потому эмир спешил, захлебываясь и брызгая слюной, рассказать, как безотказно действуют могущественные силы Бухарского центра Кала-и-Фатту, созданного еще в 1922 году на совещании в Кабуле представителей всех антисоветских сил. Он говорил и говорил.