— Джихад… Необходимость… Задиристые, непокорные кугистанцы… наказаны смертью…
— Раны на спине коня — наследство потомкам. Музаффарские беки-полководцы из голов кугистанцев складывали минареты, а женщин и стариков в пустынных местах морили голодом и жаждой до смерти. Девушек и юношей продавали на базарах в рабство. Законность! Память народа жива. Когда люди слушают воззвание Бухарского центра с вашей подписью, с вашей большой печатью, они сравнивают прошлое и настоящее. Они слышат ваши призывы восстановить благословенный эмират и вспоминают про хлебные бунты в девятисотом году в Келифе, в девятьсот первом — в Денау, в девятьсот втором — в Кургантюбе, в девятьсот третьем в… По-видимому, в восторге от вашей законности правоверные предавали ваших беков и чиновников мучительной казни у порога в соборные мечети.
Эмир запротестовал:
— Вспомнить старое… Неприятно… Зачем?
— А в тринадцатом году, когда восстания сотрясали трон, кто писал в Ташкент генерал-губернатору, кто плакал — посылайте русских солдат, спасайте! Мятежники были мусульмане, а солдаты неверные… Законность! Голая, без стыда и совести! И вы думаете, народ забыл?
— Вы… вы… Сахиб, опять… Как тогда… Вы тогда бросили меня… Испугались… Бежали…
— Вы же не слушали советов. Вы, государь, не хуже других. Министры, улемы, беки, мирзы, чиновники заодно с вами… Бек — однокашник эмира, а полицмейстер — брат. Визирь — развратный и грязный — наперсник, казий — взяточник и дармоед, казикалан — сводник, торговец женским телом, начальник города — разбойник и покровитель воров. Вот она, голопузая законность. Кривляется и вертит бедрами. О законности и благоденствии пишете вы, эмир, в своем воззвании. Прошлое призываете вернуть. В Бухарском эмирате не имелось даже своего хлеба… С каким трудом удалось в двенадцатом году уговорить вас закупить в России три миллиона пудов зерна, а еще через два года еще два миллиона. Иначе все мусульмане, ваши подданные, погибли бы. Да и так сколько перемерло с голода… Многие селения сделались жилищем сов, поля поросли верблюжьей колючкой. Вы думаете, народ ничего не помнит?
— Всегда… учат плетьми… бить… заставлять работать… Принуждать… Всегда. Мой ход!
Он выбросил кости и передвинул шашку.
— Помните, — проговорил мрачно Сахиб Джелял, подбросив на ладони кости, — садовник, посадивший терновник, — не соберет винограда.
Лицо Алимхана исказилось. Все признаки говорили, что еще немного, и эмиром завладеет приступ гнева.
Но Сахибу Джелялу не оставалось другого выхода. Высокое дерево буря сильнее раскачивает. Шаш-беш! Или — или! Кости лягут счастливо, и он выиграет, или… просчет. В игре ставка — голова в хурджуне с кровью. Сахиб предпочел бы партию в шахматы, но эмир ленив мыслью. Он отдает предпочтение игре в нарды, здесь больше случайностей судьбы.
А ну, что покажут игральные кости. Ведь в игре «шаш-беш» остаются лазейки для острого ума, чего не хватало затуманенному злобой мозгу Сеида Алимхана. Кровь прилила к голове и мешала ему соображать, перед глазами встала пелена, стучало в висках, что-то душило. Смутно метались обрывки мыслей: «А он неспроста… Сахиб Джелял! Он не посмел бы так просто… За ним сила… Он — сама хитрость».
И, как часто случалось, эмир Сеид Алимхан, не сумев разобраться в чужой хитрости, перехитрил себя. Смелую неосторожную речь Сахиба он посчитал хитроумным приемом. Злость сразу же остыла. Довольно вяло он пробормотал:
— Смелые слова… Не сносить бы головы… кому-то… Раньше…
Шаш-беш! В такой партии ставка — голова. Но нельзя поворачивать с полпути. Лишь смелость и прямота могли поразить воображение эмира. Это понимал Сахиб Джелял. И он, уж теперь не церемонясь, издевался над собеседником. Шаш-беш! Болезненно громко отдавался в мозгу стук игральных костей о доски нардов. Проигрыш — никуда не денешься. Всё в крови. Лапы муллы Ибадуллы потянулись к его голове. Шаш-беш! Выигрыш! Кто — кого!
— И вы хотите прельстить воображение своих мусульман? — усмехнулся Сахиб. — Чем? Несчастьями последних лет царствования: упадком торговли, высохшими арыками, болотами, камышовыми зарослями с кабанами. Рабочего скота в эмирате оставалась десятая часть. Люди забыли вкус баранины, ходили в лохмотьях. Такой была Бухара при вас. Ваше воззвание — барабан. Грохот, а внутри пусто. Попугать захотели: «…Советы наступили на честь женщины… превратили мусульманок в проституток, заразили всех женщин и мужчин сифилисом… В результате мусульмане вымирают, теряют человеческий облик…» И лягушка квакает вразумительно, а вы пишете такое.