— Господин, одежда моя — баранья шерсть, пища моя — ячменная каша. Но, господин, я хозяин этого дома, а этот путник Молиар — гость среди моих гостей.
Напоминание о присутствии Нупгун Церена умерило возбуждение вождя вождей. Он выпустил отвороты халата Молиара из рук и сел. Уселся и Молиар и любезно, но всё еще задыхаясь, спросил:
— Что же угодно вашему высокопревосходительству? Что же я должен рассказать о многоизвестном, досточтимом и знаменитом своим злодейством Ибрагимбеке, чтоб ему подохнуть, кровопийце, людоеду!
Выпутывался он неловко, тем не менее эпитеты в адрес грозного локайца прозвучали у него едва слышно и предусмотрительно по-узбекски.
— Мы здесь не для пустых споров и не для того, чтобы звонить в верблюжьи колокольцы, — заступился за Молиара молчавший все время Сахиб Джелял.
— Не для того, чтобы звонить попусту, — засмущался Нупгун Церен, и макушка его черепа угрожающе заалела.
Чувствуя поддержку, Молиар позволил себе вольный тон и даже надерзил.
— Вашему высокопревосходительству не подобает такое обращение с ничтожествами, подобными нам.
— Где сейчас Ибрагимбек? Почему он не приехал? — Пир Карам-шах впился в лицо Молиара. — Когда он явится?
Пир Карам-шах почти раскаивался, хотя это и не было в его правилах, в том, что позволил себе погорячиться. Но усталость от дальнего, тяжелого пути, непогода не ко времени, явная неудача с созывом совещания вызвали очередной припадок раздражения, какие последнее время ему удавалось лишь с трудом подавлять. Ярость душила его. Ибрагимбек, на которого он делал ставку, опять подвел. И в такой момент.
Молчаливые, мрачные гурки сидели насупившись. Располагались они поодаль за отдельным дастарханом. Пир Карам-шах всегда ставил своих телохранителей на свое место, как и всех подчиненных и слуг. Жители теплого субтропического Непала, они плохо переносили суровый климат Каракорума. Они одни знали, сколько им пришлось затратить сил, какие перетерпеть неимоверные лишения, чтобы продвинуть караваны вьючных животных с оружием и боеприпасами в унылый, нищий, холодный Мастудж для задержавшегося неизвестно где Ибрагимбека. Да и каким способом теперь переправить груз на берега Пянджа, если путь преграждают заваленные сугробами перевалы.
Но гурки привыкли подчиняться своему свирепому начальнику. Они верили, что он все предусмотрел. Он платил им министерское жалованье и требовал от них одного — повиноваться и не рассуждать.
Однако обращение Пир Карам-шаха с безобидным простаком Молиаром коробило и их. С сотворения мира гурки, жители гордого Непала, независимы. Страну их никогда не топтала нога завоевателя. Непальцы не переносят ни в ком колонизаторских замашек. И хоть они недолюбливают мусульман, но их раздражало, что Пир Карам-шах обращался с мусульманином-узбеком как с рабом.
Молиар отлично разобрался в обстановке. Сейчас при всех он позволил себе разговаривать со свирепым вождем вождей весьма самостоятельно. Он рассказал:
— Ибрагимбек собрал старейшин-локайцев. Локайцы повесили свои уши на гвоздь внимания. «Исмаилиты — заблудшие язычники, — объявил Ибрагим, — огнем и мечом надо утверждать правоверный ислам в Бадахшане». Локайцы выслушали и сказали: «Вот уже десять лет, как ты, Ибрагим, увел нас из Локая. Мы забыли запах полыни Бальджуанской степи. Мы не знаем ни дня покоя. Все мы воюем то с красными аскерами, то с пуштунами, то с хезарейцами, то с могулами, то друг с другом из-за бараньей кости. А что мы имеем? Когда мы не воюем, ты, Ибрагим, заставляешь нас пасти овец эмирской жены Бош-хатын. Или мы сидим в своих юртах и тачаем своими руками себе сапоги или валяем кошмы. И что мы имеем еще? Мы имеем черствую лепешку, заплатанные штаны, едва прикрывающие стыд, и кровавые мозоли на ладонях. Нет, Ибрагим, не зови нас. Мы не пойдем воевать в Бадахшанские горы. В Бадахшане нет ничего, кроме камней и голодных язычников. Веди нас в Таджикистан, в Бухару… Мы хотим сытой пищи, чистой одежды и „сырого мяса“ — так они называют женщин, по которым они истомились, — а нам хватит войны. Помирись с Советской властью. Говорят, она хорошо обращается с теми, кто сдается добровольно».
Тогда Ибрагимбек созвал своих военачальников. Они подумали и дали совет: «Люди племени говорят правду. Никто тебя, Ибрагим, шахом Бадахшана не сделает. Трон завоевать большой кровью придется, а за Бадахшан кровь лить не хотим. Дело с Бадахшаном гнилое!»
— Когда приедет сюда, в Мастудж, Ибрагим?