Особенно после гибели дочери Резван он подогревал в Мастудже озлобление против Пир Карам-шаха, но делал он это трусливо, тайком.
Вот и сейчас, надменно выпрямив длинную, бугристую спину и задирая вверх войлочную бородку, он свирепо косил глаза на рассевшихся в ряд вдоль края крыши своих босоногих старейшин и придворных, все приглядывался к ним. Что-то они так жадно сжимают в своих заскорузлых лапах винтовки. Посматривал Гулам Шо и на вождя вождей.
Временами царь-козёл косился на хижины, чешуей покрывавшие гору Рыба, и, словно почуяв взгляд Белой Змеи, принимался комично ёрзать на своем ватном тюфячке, которым обладал он один и который должен был всем показать, что Гулам Шо один здесь царь.
Даже Пир Карам-шаху не постелили поверх кошмы одеяла, и он усмотрел в этом ущемление своих прерогатив. Поэтому он торговался с горцами раздраженным тоном. Правда, торговля вообще мало походила на беседу коммерсантов. Вождь вождей меньше всего слушал, а только властно диктовал свои условия.
Прежде всего он приказал сегодня же разыскать в потоке и вытащить во что бы то ни стало орудийный ствол. Сегодня же надо приступить к переброске тяжелых, громоздких вьюков через неприступный хребет. А так как в ущельях гнездятся враждебно настроенные воинственные племена, Гулам Шо обязан выставить вооруженную охрану для караванов.
Еще совсем недавно здесь, в Мастудже, Пир Карам-шах являлся единственным властелином, всемогущим уполномоченным его величества английского короля. Ему повиновались беспрекословно. А сейчас что-то изменилось. Дух неповиновения витал над Мастуджской долиной. Чья-то сильная воля зажгла в людях искры мятежа.
Пир Карам-шах недоумевал: неужели Гулам Шо — всесильный властитель Мастуджа? Нет. Он сидит, огромный, беспомощный, тупой, с козлиным, грубо вытесанным лицом, и таращит белесые глаза на мастуджцев. Но вождь вождей совсем выбросил из головы прекрасную Резван, совсем забыл, что в горах месть — закон жизни.
Гулам Шо явно трусил. Он был и остался трусом. Колониальная британская администрация сделала всё, чтобы он вырос, воспитался, образовался трусом, безропотным исполнителем приказов Дели и Лондона.
Нет, повелевает здесь не Гулам Шо, во всяком случае не он один. Но кто же? Чья-то таинственная воля действует здесь. Неужели та Белая Змея? От Пир Карам-шаха не укрылись робкие взгляды царя на гору Рыба, и он перебирал в уме слухи, назойливо возникавшие в последние дни.
Сегодня на рассвете Гулам Шо прокрался в михманхану к Пир Карам-шаху и долго с мельчайшими подробностями передавал, о чем говорят в Мастудже, жевал и пережевывал всякие никому не интересные детали. О Белой Змее царь старался говорить небрежно, снисходительно, но в голосе его слышалась предательская дрожь, и он даже икнул, назвав ее царицей Бадахшана. Но почему властелин Мастуджа так боится какой-то женщины, присвоившей титул царицы несуществующего царства? И почему народ, населяющий Мастуджскую долину, признал Белую Змею царицей, и притом, очевидно, всерьез. Кто она такая? Гуламу Шо показалось, что из-за нее под ним зашатался его трон потомков Александра Македонского…
«Исмаилиты!» — мысленно воскликнул Пир Карам-шах. Царица, жена, одна из жен, или, как кто-то тут сказал, невеста Ага Хана. И вдруг почему-то совсем, по-видимому, некстати он вспомнил Пешавер, розово-кукольное девичье лицо в обрамлении золота волос…
Моника! Девчонка, воспитанница мисс Гвендолен-экономки!
Мысль обожгла мозг. Вот теперь он вспомнил.
Как он до сих пор не сообразил, что появление этой особы означает одно — Ага Хан начал действовать. Ага Хан решил вложить свои капиталы в миф, в фантасмагорию — ведь так он называл еще совсем недавно Бадахшано-Тибетское государство, затею и детище вождя вождей. Тогда Ага Хан открыто и язвительно высмеял планы Британии, отказался помочь, заявил: «И фартинга не дам на эту бессмыслицу». А теперь прислал в паланкине «бадахшанскую царицу» с пышным эскортом раджпутов. Более того, не обошлось тут без мисс Гвендолен-экономки. Значит, она ведет самостоятельную игру, значит, Англо-Индийский департамент принял ее план и решено обойти в вопросе о Бадахшано-Тибете его — Пир Карам-шаха.
И не связано ли с этим появление в Мастудже Сахиба Джеляла с тибетским доктором Бадмой? Вот и сам Сахиб Джелял поднялся по приставной лестнице и, почтительнейше поддерживаемый под руку слугами, важно переступил край крыши и уселся среди князей, неторопливо приветствуя их.