Неприятно поразило доктора Бадму, что она пренебрегла всем строжайшим ритуалом, обычно неуклонно соблюдавшимся в исмаилитском эгаматгох — подворье на приемах паломников-богомольцев, да и вообще всех посетителей. В обширной расписанной ярко гостиной не оказалось не только волшебно разряженных прислужниц, но даже властной старухи-домоправительницы, обычно не отходившей ни на шаг от Моники.
— Вы больны? — нарочно громко спросил доктор и тут же вполголоса, но сердито заметил: — Какая неосторожность! Мы же и при вашей свите могли бы объясниться.
Он снова заговорил громко о признаках болезни, об ударах пульса, о лекарствах, явно рассчитывая на то, что их подслушивают. Ему всегда не нравилась обстановка подворья Белой Змеи. Да и сейчас мрачноватая, с низким балочным потолком приемная зала, вся увешанная расшитыми тяжелыми драпировками, загроможденная драгоценной утварью, резными столиками, уродливыми изваяниями, вызывала невольную тревогу. В большей части гигантских бронзовых светильников огонь не горел. Среди китайских ваз в рост человека, по нишам в стенах, по потолку бродили и колебались бесформенные тени то ли от прячущихся по углам наушников, то ли от странных каких-то животных. Что-то шуршало и тихо вздыхало.
— Здесь нет людей. А там гепарды, живые. Два ручных зверя. Прислал читральский низам… Взятка, чтобы я попросила за него у Ага Хана. Какой-то проступок и серьезный. Но с гепардами осторожней, кто их знает. То смирно мурлыкают, то шипят и огрызаются. А глазищи! Ночью снятся.
Зеленые, светившиеся фонариками глаза гепардов тоже не нравились доктору Бадме. Но он не отвел взгляда и не отводил в течение всей беседы.
— Такой вид у кошечек, точно подслушивают и все понимают, — пробормотал доктор.
— Тут все подслушивают. Но по-французски не понимают — никто, решительно никто, говорите, что угодно. Но хоть изредка произносите хоть два-три слова по-персидски или по-узбекски. А теперь вот посмотрите. Что вы скажете? — Она пододвинула доктору изящно запечатанный свиток и уже громче проговорила: — Пощупайте мне пульс. Не правда ли, ускоренный. Ах, доктор, у меня, вероятно, жар, настоящая горячка. У меня ужасно голова болит… Да разверните же свиток. Тут есть от чего голове разболеться. Доктор, милый, дайте мне такого лекарства, чтобы душу успокоить и чтобы головную боль унять… Замбарак, Гульаин, что вам тут нужно? Я сказала: не заходите, пока не позову… — Последние слова относились к девушкам-горянкам, непонятно как оказавшимся за большущим, облицованным пластинками цветной жести сундуком. — Убирайтесь, вы мешаете доктору лечить меня! — Моника тихо продолжала: — Такие преданные подружки, и, быть может, тут все такие — уже точат ножики… Помогите, доктор! Меня убьют! — Она схватила руку Бадмы и прильнула к ней щекой.
В ужасном волнении девушка развернула свиток и протянула доктору:
— Картинка? Та миниатюра?
— Смотрите! Смотрите! Это знак… ее знак! Приговор! Это от той… от Гвендолен! О, она подает весть… Напоминает о себе!
Доктор знал о миниатюре из «Бабур-намэ» — Моника уже нашла случай и рассказала ему о страшной детали старинного рисунка средневекового художника, который изобразил с натуралистическим искусством момент, когда гаремные служители с равнодушными тупыми лицами хладнокровно отрезают головы гаремным красавицам в крепости Менге в момент штурма ее войсками Бабура.
Бадма помрачнел. Он не стал разуверять расстроенную Монику, что это простое совпадение. Он слишком хорошо знал и мисс Гвендолен и методы Англо-Индийского департамента. Одно было загадочно, зачем понадобилось англичанке предостерегать девушку, настораживать ее? Гораздо проще было бы нанести удар неожиданно и так устранить ее. Или мисс Гвендолен еще рассчитывала запугать невесту Живого Бога и заставить ее служить британским планам? Вероятно, Ага Хан и не подозревал, что делает в Мастудже его именем его божественная невеста. Но не исключено также, что Живой Бог втайне рассчитывал руками Моники проводить независимо от Англо-Индийского департамента свою самостоятельную политику.
И в том и в другом случае Моника была жертвой. И что ей грозила опасность, и смертельная притом, не вызывало сомнений.
— Как к тебе попала эта картинка? — спросил, поморщившись, доктор Бадма.
— Привез гонец из Хасанабада. Вы знаете — гонцы с подарками приезжают чуть ли не ежедневно. Этот — его зовут Бхат, раджпут, — он приезжает не первый раз. Отчаянный. С ним моя мегера-домоправительница отсылает донесения… Ездит в любую погоду. Он привез молитву на бумажке, серебряную банку с вареньем из мадждадийя, семицветный сосуд для благовоний. Ну и эту… эту гадость…