— Домулла Микаил-ага… — Толстые губы Ишикоча выплясывали дикий танец, и он никак не мог начать говорить. Домулла с отчаянием воскликнул:
— Где же она? Девушка?
Давясь и сопя, Ишикоч передал, что ему «повелел его превосходительство, сам господин жизни и смерти Одноглазый».
— Он сказал… он приказал… Он не догадался, что я ваш человек. Иначе он, — и самаркандец ребром провел себе по горлу, — он приказал: «Пойди в михманхану этого ублюдка председателя. Там сидит хозяин угощения — спесивый урус-домулла, у которого и борода толком еще не растет. Скажи ему мое слово: „Пусть берет ноги в руки, и чтобы духом его не пахло в Афтобруи. Нам вдвоем тесно в Афтобруи. Нам дышать одним воздухом не пристало. И пусть урус помнит, если он, то есть вы, Микаил-ага, попадется на дороге его превосходительству, то путь ваш жизненный прервется жалким образом“». Да, товарищ Микаил-ага, у костлявой людоедки вместительная утроба! Кони уже сыты, кони уже заседланы.
— Я уложил хурджуны, — важно поднимаясь, сказал Мирза Джалал.
— Подождите… — прервал домулла и накинулся на самаркандца: — Что вы узнали о девушке?
— Боже правый! Бедная девочка! И этот разбойник, — он понизил голос до шепота, — тоже спрашивал… да еще камчой. — Он повел плечами и поморщился словно от боли. — Теперь…
— Вы узнали, где она? Да скажете вы наконец! — Домулла начинал сердиться.
— Девушки в Афтобруи нет. Мы опять опоздали. На рассвете Кумырбек увез ее за реку. Ее повезли через Суджену в Магиан по ущелью. В сторону границы.
— Из-под носа увезли! — воскликнул домулла. Он бросился во двор, вывел коня и подтянул подпругу. Засуетился и Мирза Джалал. Шо Мансур, бледный, трясущийся, топтался около них, умолял, всхлипывал.
Пока поили коней на дорогу, Мирза Джалал философствовал с весьма мрачным лицом:
— Куда мы поедем? Нас двое, — он явно игнорировал своего привратника… — У нас с вами маленькие, слабенькие револьверы. У разбойника винтовки, у разбойника наточенные сабли, у разбойника маузеры. А еще есть Одноглазый. Он охотится на ту же дичь, что и мы. Уважаемый Микаил-ага, случай показал ваши достоинства. Вы даже глазом не моргнули при виде оскала ханум Смерти. Едва ли найдется еще случай показать храбрость в другом месте такой коварной госпоже. Или вы хотите попасть в ее возлюбленные… бр… обнимать кости во мраке могилы…
— По коням!
Нет, Микаил-ага легкомыслен. Он молод и чересчур упрям. У него длинное лицо и подбородок выступает. А кому неизвестно, что такие лица указывают на решительный, склонный к опрометчивым поступкам характер. И еще на прямоту. А на Востоке прямота часто ведет к гибели. На Востоке предпочтительна хитрость, утонченная изворотливость. Микаил-ага — крепкая жила. Посмотрите на его крепкие плечи. У него маленькие уши, прижатые к голове по-волчьи — тоже признак жестокого нрава. С виду мягкий, добрый, на самом деле злой, упрямый. Вот он вцепился зубами в мундштук трубки так, что скулы побелели. Кто курит трубку? Персы курят, тибетцы курят. Но знает ли Микаил-ага свой недостаток — упрямство. Нет, собственный запах человеку неизвестен.
Они уже спускались по каменистому крутому склону горы, столь поэтично названной — Лицо Солнца. Подковы, скрежеща, скользили по крутой тропинке. Приходилось откидываться в седле к самому крупу коня, так обрывисто спускалась дорожка к белому от пены, сверкающему на галечных перекатах Зарафшану.
А Мирза Джалал все еще не решил: ехать или поворачивать обратно. От мрачных мыслей его не отвлекало ни синее, удивительно чистое небо, подпираемое вершинами ослепительной белизны, ни долина с голубыми жилками рек и речек, ни нежнейшая зелень густых садов, лестницей спускающихся круто вниз, ни свежесть горного ветра, ни… Да мало ли чем кухистанские горы пленяют взор путника, едущего на коне отличных статей в удобном седле. Нет, можно быть очень большим философом и все же испытывать холодный озноб в спине, когда ее касается рука ангела Азраила.
— Нет, боже правый, мы ее найдем! Надо найти, — все твердил, словно в беспамятстве, Ишикоч. — Микаил-ага, мы найдем ее! Ее надо найти.
Ишикоч бормотал всю дорогу на спуске к переправе. Он первый без колебаний заставил своего немудреного конька кинуться в стремнину Зарафшана и первый, промокший с головы до ног в ледяной мутной воде, выбрался на галечную отмель пенджикентского берега.
Ишикоч встретил путников после трудной переправы бодрым возгласом:
— Смелее! Грейтесь на солнышке. Радуйтесь! Нас не утащила сумасшедшая река!