— Проваливайте! — закричал он на угольщиков.
Неохотно, переминаясь с ноги на ногу, они поплелись к лощине, где паслись кони. Аюб Тилла шел последним. В его напряженно развернутой спине, в вобранной в плечи голове чувствовались самовольство, протест. Потемнев от ярости, Кумырбек долго смотрел ему вслед, а затем живо, при всей своей неуклюжести, повернулся к Монике-ой. Ему не понравилось ее лицо, слишком оживленное и полное любопытства.
— Хорошо! Иди к себе, девушка, — приказал Кумырбек, — говорят тебе, иди. Не дразни людей…
Он прошел вслед за угольщиками и позвал:
— Аюб! Иди сюда. — Он дождался, когда угольщик нехотя вернулся. Сделав несколько шагов, Аюб остановился и, опустив голову, из-под кустистых бровей недоверчиво смотрел на курбаши. — Подойди!
— Ладно и так.
И снова Кумырбеку послышалось ворчание рассерженного зверя. Руки Аюба Тилла дергало, черные пальцы теребили кончик бельбага, который туго стягивал его стан. «Не стоило привязываться», — подумал Кумырбек и примирительно сказал:
— Вечером сделаю той!
Аюб Тилла вопросительно посмотрел на курбаши.
— Прикажи зарезать барана. Хорошо! Сиддык пусть зарежет! Дастархан сделаем, пищу надо сготовить. Прикажи. Опять же плов.
— Риса нет.
— Пошли за рисом вниз в кишлак.
— За рис платить? Или так брать?
— Платить. За все платить. Сейчас иначе нельзя. Нельзя, чтобы про аскеров исламской армии подумали что. Кого пошлешь?
— Джаббара-Быка.
— Хорошо! Возьмет двух аскеров. Посмотрят: в кишлаке есть магазин советского кооператива, — проклятие их отцу! Хорошо! Джаббар возьмет московских конфет. Если есть рис, возьмут рис. Там платить не надо. Государственное, большевистское… Джаббар объявит в кишлаке: мусульмане, забирайте в кооперативе все, что есть. Все ваше, мусульманское! Забирайте! Кумырбек, датхо армии ислама его высокопревосходительства главнокомандующего Ибрагимбека, по повелению эмира Сеида Алимхана разрешил все брать бесплатно. А нам, аскерам Кумырбека, ничего, кроме риса и конфет московских, не надо. Чтобы ничего больше Джаббар-Бык не брал! Хорошо!
— Конфеты? Хм, конфет захотелось.
— Ей. — Кумырбек показал бородой в сторону лачуги.
— А-а! — оживился Аюб Тилла. Лицо его смягчилось, даже что-то вроде улыбки покривило под усами губы.
— Ей. К свадьбе, — в свою очередь расплылся в улыбке Кумырбек.
— К какой свадьбе? — встревожился Аюб Тилла. Глаза его снова метнулись в кусты бровей.
— Хорошо! Сегодня той — угощение по поводу свадьбы! — засопел Кумырбек. — Беру девочку за себя, женой беру! Хорошо. Ехать ей одной не годится. Через горы, через Сангардак по диким местам поеду. Народ в горах Гиссара дикий, нехороший. Беда подстерегает. Испортят девку, а мы отвечай. Что скажем эмиру?
— Но почему свадьба? Вы сами говорили — Моника-ой шахской крови, а вы тянете руку к ней. Кто вы? Кто может выдать принцессу замуж? Один царь может. А вы? Незаконно! Неподобающе! — Аюб Тилла даже лоб потер изо всех сил ладонью, пытаясь прояснить мысли. Он бормотал что-то невнятное: — Душа свободного мужа презирает пользоваться вьючным животным насилия. Отвратительна вода мутного источника.
Кожа на лбу Кумырбека съежилась гармошкой. Конечно, курбаши пренебрегал темными словами Аюба Тилла. Одно он видел — его подчиненный, его слуга смеет перечить.
— Эмир далеко, эмир в своем дворце в Кала-и-Фатту. Девчонка здесь. Вокруг жеребцы стоялые. Кто сохранит ее невинность и честь? Я — датхо Кумырбек — сохраню. Женюсь на ней — и все тут. Хорошо!
Аюб Тилла топтался на месте и заговорил, лишь когда Кумырбек нетерпеливо повторил приказ:
— Или! Готовь свадебный той — угощение. Хорошо!
— Не согласны!
Стегая камчой по голенищам мягких своих сапог, Кумырбек надвигался на Аюба Тилла. Они почти уперлись грудью друг в друга. Все знали: Кумырбек в гневе опасен. Но Аюб Тилла не отступал. Он глыбой врос в землю. Угольщики смотрели издали и выжидали.
Рука Кумырбека, с зажатой в кулаке камчой, взвилась вверх.
С ревом Аюб Тилла вцепился в нее и остановил. С минуту они, кряхтя и рыча, боролись. Наконец Кумырбек отшвырнул Аюба Тилла и прохрипел:
— Ослушание! Хорошо!
Но не ударил. Не посмел.