Надо ли говорить, что, несмотря на спешку, обед и по сервировке и по подававшимся на нем кушаньям не имел себе равного, если не в мире, то, во всяком случае, в Пешавере. Напитки были представлены в отличном ассортименте. Закуски отличались остротой и изысканным подбором. Жареную дичь готовил, очевидно, повар-виртуоз.
Присутствовали на обеде военные. Среди них генерал из Дакки, два штабных полковника, представители местной пешаверской знати. Не привлекал к себе особого внимания неизменно вежливый и молчаливый доктор тибетской медицины господин Бадма. Зато по обыкновению блистал восточный коммерсант Сахиб Джелял, как своей великолепной бородой, так и не менее великолепным бухарским одеянием. Пир Карам-шах ввалился в столовую в походном виде — увешанный оружием, в побелевших от соленой пыли сапогах с огромными бренчащими шпорами, в полинялом от солнца синем расшитом золотом бархатном камзоле.
Дамское общество представляла мисс Гвендолен-экономка, занимавшая привычное место хозяйки дома. Властно и незаметно управляла она слугами-индусами и целой стайкой воспитанниц-принцесс. Их нарядили по этому случаю английскими горничными в черные креповые платья с накрахмаленными кружевными передничками, воротничками и кружевными наколками на волосах.
— Для практики! Надо же им уметь вести себя в обществе.
Ничем не выделялась среди них Моника, если не замечать золотых волос и нежного личика.
— О, — поразился Пир Карам-шах, сразу же узнав ее. — В любом наряде — принцесса! Мировые события выдвигают ее на первое место. — Сегодня он был на редкость разговорчивым.
— Наконец-то война! — торжествовал он.
— Война необходима, — поддержал его мистер Эбенезер, — но увы, всякая война — преступление против гуманности.
— Преступление совершает тот, кому оно полезно, утверждали древние греки, кажется, — заметил тихо тибетский доктор Бадма.
— О каких преступлениях вы говорите? Благо Британской империи да будет высшим законом в Азии! — вспылил Пир Карам-шах.
При звуке голоса Бадмы Моника, может быть, впервые за весь обед подняла глаза. Она вздрогнула. Боже! Что происходит? Неужели возможно такое сходство? Она ловила взгляд доктора, чтобы удостовериться в своей догадке. И она, наконец, встретилась с его взглядом. Да, те же серые властные глаза. Но как комиссар оказался здесь? Он появился тогда в Чуян-тепа, но сейчас же исчез. Он возник из небытия и ушел в небытие. И вот он сидит здесь за столом как ни в чем не бывало, смотрит на нее спокойно своими серыми, вселяющими покой и уверенность глазами и так же успокоительно улыбается.
Сердце сжалось, и мертвенная бледность разлилась по ее лицу. Но школа, муштра Гвендолен-экономки сказались. Моника уже не была наивной, простодушной дикаркой из селения углежогов Чуян-тепа. Ее научили сдерживать свои порывы. Она смотрела на доктора Бадму и чувствовала, что кончики волос ее шевелятся. Еще секунда — она закричала бы. Ее вывел из состояния шока далекий-далекий голос, которого она привыкла бояться и которому повиновалась беспрекословно.
— Окровавленная слава! — парировала мисс Гвендолен и зябко повела плечами.
— Опять вынужден сослаться на древних авторов, — поддержал ее Бадма. — Почитайте Плутарха, Тацита. Все прославленные деятели прошлого шагали через горы трупов. Цезарь истребил шесть миллионов галлов и шесть миллионов обратил в рабство.
Сахиб Джелял слушал очень внимательно и вставил:
— Искандер разрушил Согд, Чингисхан опустошил мир, Тамерлан уложил в свои минареты миллионы голов. И прославился. Наполеон залил кровью весь европейский материк. — А он — гений Франции.
— А наша война принесет славу Британии! В веках! — твердил свое Пир Карам-шах.
— И кое-кому другому, хотите сказать… — добавила мисс Гвендолен. — А не кажется ли вам, замыслы у вас гениальные по размаху, но…
Меняя тарелки, Моника оказалась напротив вождя вождей. Он поймал себя на том, что следит за скользящими ее движениями. Так любуешься изящной змейкой, скользящей по освещенному солнцем камню, и вдруг холодок отрезвляет, когда встречаешься с ее глазами, холодными, дьявольски умными. «И как господь бог мог дать такие глаза девушке! — вспоминал Пир Карам-шах позже. — От таких глаз не спрячешься, не уйдешь. Глаза рока».
Вождь вождей запомнил эти глаза. Но только много позже он понял, что их взгляд был объявлением войны, беспощадной, непримиримой.