В общем, во второй половине девяностых начался спад. После закрытия Петровского нас какое-то время окучивал Стас Намин. Ничего путного из этого не вышло, потому что он сам не знал, что он хотел, и – что более важно – мог. Сама территория была идеальна для проведения фестивалей и акций. Но почему-то их удавалось проводить исключительно во время отсутствия Намина… Наш затяжной перформанс длиной превышающий десятилетие продолжился. Начался период содружества с клубами – с «Птючем», с той же «Акваторией», которая была немного на отшибе, но все же в центре, и сделана она была вменяемыми людьми. Там на какой-то срок оставался последний островок некоей вольницы; после его закрытия площадок, кроме мелких клубов, не осталось. Потом, в начале нулевых, наши пути разошлись и с Сашей Лугиным, который продолжал выступать с музыкантами на площадке, возможно, последнего клуба этой плеяды, «Край».
Рэйв-культура, которая стартанула в начале девяностых, обросла какими-то изданиями с назиданиями по покупкам вещей и была снивелирована до простого прожигания времени молодежи. Все резко было поставлено на тупую коммерческую основу, изгажено на корню. Возможно, когда-нибудь наступит просветление и молодежь поймет, что изначально у этого движения были другие цели: концентрация энергетики в отдельном месте и позитивное чистое влияние на массы – тем более, что рэйвы всегда старались проводить не в клубах, а на природе. Тот самый шаманизм, который пытался продвинуть «Север». А в последнее время я пытаюсь воплотить в текущем проекте «Норд Тантры».
Маша Рыжикова тем временем работала в открывшемся журнале ELLE, первые номера которого были наиболее интересными. Она помогала нашим альтернативщикам со съемками. У Светы Тегин начался серьезный роман с модой, вылившийся в итоге в Дом моды «Тегин». Еще был забавный случай на рубеже уже нулевых, когда я с Машей попала в программу Диброва «Антропология». Маша в роли представителя глянца и лоска, а я – как некая верность авангарду. Там обсуждались и подходы, и сама мода.
М.Б. В XXI веке тебя на подиумном поле не заметно. Что изменилось?
К.Р. Все изменилось. Мода и новая модная тусовка с тем, что я делаю сейчас, не пересекаемы. Предложение приходят, но я чаще отказываюсь. Нынешний проект «Норд Тантра», влившийся в рэйв-культуру нулевых, несколько удалился от городской суеты. Сейчас я работаю на сцене театра Стаса Намина, в перформансах на рейвах, где приходится заниматься и оформлением пространства. А про моду я чаще узнаю от подросших детей, которым сейчас куда легче, чем было нам когда-то. Нельзя не отметить, что на развитие уличной моды решающее влияние оказала молодежная субкультура, у которой есть своя система кодов и знаков, вокруг которых выстраиваются уличные стили и раскрепощение. И мне кажется, что альтернативные находки гораздо быстрее становятся элементами нынешнего гламура, чем тот же окаменевший кутюр XX века.
Александр Петлюра
5. Александр Ляшенко (Петлюра), 1989-й год. Фотосессия для журнала «Ι-d» Глеба Косорукова
Художник-перформер и коллекционер. Активный участник андеграунда восьмидесятых и клубно-богемной жизни девяностых. Активист Тишинского рынка и крупный коллекционер винтажной одежды. При его непосредственном руководстве Пани Броня (Бронислова Дубнер) стала в 2005-м году Мисс альтернативой Мира в Лондоне.
М.Б. Расскажи, как все начиналось. Когда пробудилась способность к творчеству?
А.П. Внутренний надрыв, наверное, начался с интернатовского детского периода, с тоски по родине, дому, маме и полного безделья, поскольку в интернате делать особенно нечего. В субботние дни все дети разъезжались, а я жил далеко и забирали меня только по большим праздникам. Поэтому выходные превращались в мрачное время. Отрывался я в спортзале, но поскольку время все равно оставалось, то еще и рисовал постоянно. От скуки и безысходности заполнял временные пустоты театральными постановками.
Уже к шестому классу я произвел свой первый художественный продукт – игральные карты. Потихоньку собирал календарики со всякими тракторами, а на обороте рисовал голых баб. Вызвали мать, поставили в известность, что сын рисует карты, ну а мать, как все матери, проявила адекватную реакцию: «О, це мой Сашко, так гарно малюет?!». Ей говорят: «Вы посмотрите, что там нарисовано!». А она отвечает: «А какая мне разница, гарно же рисует»… Так мать и стала первым ценителем моего творчества.
Но не она единственная меня поддерживала. Как-то раз ехал в город Камешково домой со студентами суриковского института. Посмотрели они мои почеркушки и на станции, когда я сходил, сказали матери, чтобы она обязательно послала меня учиться. Мать задумалась и отправила меня во Владимирское художественное училище. Было это где-то в 1972-м году. Меня приняли, а через год выгнали. Застукали нас за тем, что рисовали мы своих же однокурсниц в трусах и лифчиках, и обвинили в производстве порнографии.