Какое отношение это все имело к моде? Архитектура изрезанных страниц меня воспитывала, и это все в дальнейшем перетекло в конструирование объектов, где немалую роль играло тело человека, на которое эти объекты закреплялись. И поскольку движение этих объектов было необходимо, то все это естественно вылилось в постановку перформансов. Опыт тренировки на пластилине и снежной скульптуре руками был усвоен и доведен до автоматизма. Детские игрушки в виде танчиков быстро отошли в былое, и мои любимые игровые истории касались барочных замков с персонажами в париках, которые курили большие толстые сигары и носили круглые очки.
М.Б. То есть тогда уже что-то началось с историями и сценами?
А.Б. Момент сознательных действий и построения образов с внутренней драматургией случился гораздо позднее. А это все еще были семидесятые, школьные годы. И образы интуитивно брались откуда-то из прошлой жизни, поскольку реальность к подобному фантазированию не располагала. Это были информационные модули о каких-то поездках в каретах с лошадьми, которых, как и коров, на нашем севере не было. В школе, когда у меня появилась серо-синяя шерстяная форма, и куда я притопал в валенках, я прослыл хулиганом. Поведение стабильно было «неуд», в какие-то рамки я не укладывался. Преподавателям приходилось прилагать усилия, чтобы меня как-то приструнить. Получилось это только в виде съемок в передаче «Непоседа» на местном телевидении. Это было про меня. Я всегда находил, чем занять себя помимо учебы: гонял на санках с дворовыми собаками, много времени проводил в кинотеатре. Очень сильно впечатляли японские полнометражные мультфильмы: «Корабль-призрак», «Кот в сапогах и кругосветное путешествие». Я покупал билеты на несколько сеансов и переходил из одного зала в другой, насколько это позволяли средства.
Билеты в советские времена стоили десять-двадцать копеек. Отечественные фильмы тоже впечатляли своим разнообразием: «Марья искусница», «Королевство кривых зеркал», фантастический «Руслан и Людмила», а позднее появился совсем стильный фильм-двулогия «Москва – Кассиопея» и «Отроки во вселенной». Эти увлечения дополнялись воскресными публичными чтениями, которые устраивала жившая в нашей коммуналке библиотекарь. Она работала в детской библиотеке и читала нам все новинки. Оглядываясь назад, сейчас это все складывается воедино: северные пустынные пейзажи, пластилиноделие, сказки, мультфильмы… в такое большое белое игровое пространство, длинною в десятилетия.
Параллельно шла иная жизнь; моя старшая сестра дружила с хиппарями. Модники с длинными волосами и в клешеных снизу джинсах. Они двигали местную контркультуру, а в ответ представители власти гонялись за ними, ловили за фарцовку и распространение модной музыки на гнущихся пластинках. Одного из друзей сестры звали Дыхнов. Так что особого отрыва от цивилизации, не смотря на географию, в Норильске не было. После школы я решил сменить Крайний Север на Крайний Юг и поехал учиться в Краснодар. Тогда это был институт культуры, теперь он называется университетом искусств, куда я и поступил на факультет театральной режиссуры.
М.Б. То есть знания режиссуры, как последнее звено для того, чтобы профессионально залепить все вокруг себя пластилином и коллажами?
А.Б. И пейзажи, и людей, всех залепить. Теперь, когда вижу пластилиновые фигурки и конструкции, внутренне трепещу и говорю себе: «Боже мой, как же я люблю лепить из пластилина». Сейчас мало леплю, только модели будущих скульптур. А тогда неосознанное влечение переделать окружающую среду привело меня к режиссуре и к постановкам перформансов. Хотелось продолжения ранее отсмотренных сказочных историй, превратить мультфильм «Умка» в нескончаемый сериал, длиннее, чем «Семнадцать мгновений весны»… Но, чтобы воплотить это в жизнь, нужно было учиться.
Реалии вокруг были уже далеко не сказочными. Я понял, что страна у нас велика, и разница нравов в разных ее уголках такая же большая, как между снегом и кукурузой. Не только по климатическим условиям. В Краснодаре сразу обнаружилось, что многое из того, что нам рассказывают в школе о дружбе народов, не сильно соответствует действительности. Не было там никакого воспетого интернационализма и северного дружелюбия. Но больше всего меня поразила вражда между самими кавказскими народами. Смена декораций была достаточно резкая. И все это привело к тому, что я начал искать место, где было бы максимально комфортно моей фантазии. Закончив институт с красным дипломом, я пытался вернуться на Север, но возвращение не сложилось. К этому времени я стал «бравистом», поклонником группы «Браво». И мы зажигали возле Норильского драматического театра им. Маяковского, тусовались с кассетным магнитофоном, похожим на кирпич, из которого лился волшебный голос Жанны Агузаровой. Танцевали на площадке возле выходов из театрального зала, а милиция нас гоняла за бритые виски, обзывая «фашистами». Забирали в милицию и меня, человека, воспитанного на песнях из мультфильма «Паровозик из Ромашкова», пытались уличить в фашизме!