М.Б. Ну, это был все равно такой яркий момент горения в период с 92-го по 95-й год, когда под творчеством была своя материальная база в виде мест; были сквоты, были мастерские, тогда это еще не отнималось государством… Петровский утратил свою базу – и огромный субкультурный пласт оказался беспризорным. Оставались только клубные площадки, где перфомансы и модные показы были востребованы…
А.Б. Да, в клубах и сквотах это было возможно. Зимой 1993-го года мы показали первый перфоманс «Движение саванны» в московском «Манхеттен экспресс» – клубе с американским менеджментом, открывшимся в здании гостиницы «Россия». Заметной фигурой в клубном движении города была, конечно же, Света Виккерс и клуб «Эрмитаж». Света была художником, и она понимала то, что делаю я, в ней чувствовалось родство. И она сразу же говорила: «Андрей, делай, что хочешь. Вот тебе новый год – делай с ним все, что хочешь». Тогда как раз в Москву впервые приехали Дэвид Бирн и Хайди Холлинжер. И я могу сказать, что Света Виккерс давала площадки, как и Петлюра и ныне уже покойный Боря Раскольников у себя в «Третьем пути».
М.Б. Клубок отношений арт-центра «Третий путь» тоже многих объединил. Там произошло завершение этой коммуникации, всех разнородных элементов предыдущих периодов. Такой завершающий этап для плеяды деятелей восьмидесятых – «Третий путь».
А.Б. Я согласен с вами. Даже могу сказать, именно в «Третьем пути» я познакомился с огромным количеством людей, которые составляли когорту лидеров восьмидесятых годов. Именно у Бори Раскольникова они устраивали перфомансы, концерты, именно у него мы могли это увидеть. Не стоит забывать еще про галереи. Как я уже говорил, подобные показы-перформансы проводились не только на клубной сцене, но и галерейной. В «Розе Азора» Маша Цигаль начинала делать свои перфомансы, Федя Павлов-Андреевич делал там же свои колядки… То есть, это был тот самый круг «детей масловки», для которых я сделал перфоманс, на мой взгляд, очень смешной, «Цикл корякских вальсов». Потом уже это показывалось в ЦДХ, на первой выставке «Каникулы», когда галерея «Роза Азора» утвердила стиль галереи, занимающейся советским бытом и коллекционированием. И после этого уже пошли кукольные и другие галереи… Но они были первыми. Это были Люба Шакс, Лена Языкова и Марина Лошак, которые выросли из того треугольника отношений. И Саша Полежаев, и Володя Баранов были там же. Ну и, конечно, галерея «Аз'Арт», целенаправленно занимавшаяся модными показами, ориентированными на поддержку мифа о том, что мода в стране есть. Я сблизился с Инной Шульженко намного позже, чем описанные события, когда участвовал в галерейном показе как модель вместе с Пьером Дозе. Им тогда удавалось организовывать показы в различных пространствах, в том числе и на Пушкинской площади. Там был выстроен подиум рядом с памятником Пушкину и участвовало много знакомых лиц.
М.Б. Но это как бы «свои люди», а ведь были и менее знакомые, новые культрегеры, активно развивавшие клубную эстетику. Та же компания «Птюча», например.
А.Б. Я бы сказал, что ребята из «Птюча» занимались другим, интерпретировали заграничное и подавали по-своему. И это было хорошо и продвигалось через музыку и новые вкусы. «Птюч», как движение, сыграл большую роль в моей жизни. Во-первых, «Птюч» и Саша Голубев были той институцией, которая лично финансово участвовала в создании проекта «Снежная королева». И мы еще делали «Возвращение царской фамилии» для презентации нулевого номера «Птюча». Там же была статья со мной, и я был на обложке журнала. И через те практики, которыми мы руководствовались в те времена, «Птюч» и вся его команда смотрели, что вообще можно делать с клубами и что можно делать с такими тенденциями современного изобразительного искусства, как Бартенев. Когда они все это изучили, посмотрели и тесно потерлись и с Владиком Монро, и со мной, и с Петлюрой, вот тогда они открыли свой клуб «Птюч» и расширили свою деятельность.