М.Б. Можно ли назвать ваши показы шоу или перформансами?
К.Ф. Перформансом скорее. Потому что они были концептуально продуманы. Хепенингами можно назвать «Поп-Механику». Тогда мои перформансы проходили не только в рамках показов-концертов, но и в галереях. Одно из таких событий произошло в знаменитом тогда выставочном зале в Беляево. Это было осмысленное фэшн-действие, превращенное в спектакль. С минимальной драматургией, без слов, но с антуражем. Вещи были яркие, хотелось их обыграть. Там стоял старинный рояль, который я обернула в золотую фольгу, внутри поставила кучу маленьких свечек. Выходили модели, мы снимали фольгу, открывали рояль, поджигали свечи и я играла. Среди публики оказалась Валя Пономарева, которой все очень понравилось, и мы с ней потом дружили. Участие в модном движении скорее сложилось в образ жизни, не имеющий отношения к индустрии, ни тем более к конструированию. Планов вписаться в промышленность не было. Поскольку мы были художниками, то просто имели представление о вкусе и художественных образах. Сексапильная анархистская тема тогда стала более чем актуальна, потому что все из битников и хиппи превратились наконец в ньювейверов и панков. И все это происходило по разным сторонам «железного занавеса» и было естественно и современно.
М.Б. Можно ли сравнить альтернативная моду и субкультурные движения восьмидесятых с авангардом двадцатых годов? Многие моменты были схожи, и что-то даже черпалось из этого периода отдельными деятелями.
К. Ф. Да. Восьмидесятые напоминают двадцатые потому что все дружили – музыканты, художники, только тогда вместо рок-звезд поэты были. Все работали в одном контексте. По запалу и энтузиазму они похожи.
М.Б. Возвращаясь к хронологии, какие последствия имел тот шумный показ на Кузнецком?
К.Ф. Пошла какая-то слава, но, конечно, в узком кругу. Это был яркий прецедент. Я сейчас смотрю эту кассету – прошло много лет, но мне не стыдно. Это было очень красиво, качественно и продумано. Там были заложены многие идеи для последующих коллекций. Я поняла, что я могу заниматься модой и очень люблю это занятие. Мне очень нравилось ходить по сцене, наряжать своих подруг; нравилось, что люди получают от этого кайф.
Я хотела их радовать. Музыканты, художники, модельеры тогда были единой дружной компанией. Правда, у меня было больше питерских друзей. Мне было с ними интересней, и они тогда были моднее. У них было больше контактов с Европой. Я дружила с группой «Кино», Сережей Курехиным, Олегом Гаркушей, Наташей Пивоваровой. У питерцев был хороший западный вкус и много информации. Они дружили с иностранцами, с Джоном Кейджем, например. Курехин приглашал туда многих западных звезд. Я ездила туда просто в гости, и участвовать в «Поп-Механике».
М.Б. Попав в эту историю, вы почувствовали внимание со стороны западной прессы? Ведь она мониторила пространство за «железным занавесом» на предмет поиска чего-то незаурядного и яркого.
К.Ф. Во время перестройки сюда стали приезжать самые модные западные журналисты, фотографы, потому что началась мода на Советский Союз. Все молниеносно менялось, пошла очень мощная движуха. Посылали самых крутых людей из самых крутых журналов, без преувеличения. Сначала приезжали больше из общественных изданий и телекомпаний, например.
ВВС, MTV, Stern. Специализированные модные издания поехали чуть позже. Пошла веселая жизнь: каждый день какие-то съемки, созвоны, концерты – потому что концерты и дефиле часто проходили вместе. Все срочно собирались; делались интервью, о нас снимали сюжеты постоянно. Съемки в течение двух-трех лет проходили каждый день практически.
Первая яркая фотосессия случилась с журналом Stern, когда приехала редактор отдела моды, которая привезла с собой Альберта Ватсона, который и сейчас известный фотограф. Он снимал меня, Гошу Острецова и Лену Худякову, которая делала нечто в стиле двадцатых, близкое к Варваре Степановой. Потом эта дама, приехав еще один раз, сказала, что не сможет заплатить нам деньги из-за несовершенства системы расчетов, и привезла ткани в качестве гонораров за съемку. А мне еще достался мешок запредельной итальянской обуви. Я чувствовала себя как Золушка, которой подарили хрустальные туфельки. Тем более, что там были модели полупрозрачные и в камнях, а обувь самое болезненное место перестроечных принцесс. Да и немало парней побегало за этими туфлями с камнями.