Там, в Риге, понимание авангарда было достаточно специфическим, и даже там мы выглядели на фоне всей уже сложившейся тусовки достаточно странно. Сами коллекции фестивальные были достаточно интересными, а Света Куницына пребывала в комиссии. И вот сидим мы во время фестиваля, завтракаем, к нам подходит Троицкий. И сквозь зубы нам – вы типа лауреаты, но я не имею права это говорить.
Приободрил, конечно. Но общая реакция была достаточно странной, несмотря на оценку.
М.Б. Что значит странно?
Л.Л. Удивились. Потом мы три-четыре раза ездили и все время были лауреатами. Параллельно по уже открывшимся клубам я показывала коллекцию, которая называлась «Мой гардеробчик». Вот эта коллекция была уже из условно носибельных вещей. Делала из них свои миксы, и такие коллекции было легко и весело показывать. Но все равно основным стержнем идеологии было то, чтобы попытаться сместить восприятие у зрителей и повлиять на их отношение к вещам. У нас ведь до сих пор в России некоторые в шубах и вечернем макияже ходят утром. Без понимания, что есть одежда для чего-то конкретного. Если подходить индустриально, мода расписана по сегментам
Россия – особая страна, способная удивить иностранцев девочками, которые ходят в шубах до пола в метро. Они тоже считают, что надо наряжаться и радовать глаз, просто вот так вот у них получается. Или в Коломенском по горам девочки ходят на каблуках и в вечерних платьях, не говоря уже про толпы на каблуках в мини юбках, к месту ли это или нет. Тоже своего рода уличный театр, но истории какие-то анекдотические совсем.
У нас же были показы, потом серия концептуальных выставок. В ТВ галерее большая выставка, и все это сопровождалось перформансами. История там была в том, что любовь – это когда ты хочешь съесть или уничтожить объект своей любви.
М.Б. Хороший подход
Л.Л. Сильный был спектакль Мы потом возили его в Германию с Петлюрой, зрители плакали.
И вот в середине девяностых Регина отошла от этих дел из-за семьи и потому, что стала Юриными проектами заниматься. У нее не хватало сил, а я какое-то время все делала одна. Может, даже ближе к началу девяностых, когда мы начали работать с Аз-Артом.
Бартенев появился на втором фестивале в Риге, мы с ним там и познакомились. Он был все время рядом, когда началась московская клубная жизнь, в рамках которой случилось много показов. Делалось много коллекций, уже не таких трудоемких, можно сказать – лайтс-версии.
Но это влияло на людей, в принципе. Если изначально мода воспринималась как вещь, которую ты надел и носишь практично и обезличенно, то в результате действия этого модного театра у людей появилось ощущение, что одежда – это не просто чтобы надевать. Она может развлекать, может быть интересной и что-то за этим стоит. И как-то это совпало, что сквотерская молодежь наряжалась, и уличная, и клубная.
Наряжались, веселились, делали фотосессии многие.
В 1989-м году Стас Намин по неизвестным природе причинам проникся авангардным творчеством и предоставил помещение для перформансистов. Там же я встретила Сашу Петлюру, и как-то мы начали общаться, навещая его на улице Гашека. Вскоре состоялся переезд на Петровский бульвар. Причем, когда он нас туда позвал, мне почему-то сразу представилась ужасная картина, но все оказалось абсолютно наоборот. Саша относился к нам довольно нежно и к субботникам жестко не привлекал, в отличие от тех художников, которые отправлялись убирать территорию или чистить унитазы.
М.Б. А мог – Александр хозяйственный. Гонял там всех любителей прекрасного и режим бодрости поддерживал. Он к тому времени достаточно жесткую уличную школу прошел, от студенческих общежитий строгановки до уличных потасовок. Да и опыт сквотирования вместе с Катей Рыжиковой уже был за плечами. Так что мог и к субботнику приговорить.
Л.Л. Саша Петлюра – уникальное явление, человек необычайно сильный, способный выжить в любых условиях, при этом очень тонкий, со своим необычным творческим чутьем и харизмой, на несколько лет стал творческим центром нашего города. Любой хоть чем-то одаренный и жаждущий впечатлений человек неминуемо оказывался на Петровском в том или ином качестве. Продвинутые художники могли красить стены или разводить цыплят, музыканты чинили проводку, австрийские неформалы строили башню, французские поэты мыли полы… При этом более живой и творческой атмосферы трудно было себе нарисовать.