М.Б. Как вы сблизились с питерским андеграундом?
Л.П. Я училась на философском факультете ЛГУ, поступала туда прицельно и училась с большим интересом. Образование оказало огромное влияние на мое творчество: для меня костюмы – это философия в объектах. К тому же на факультете я познакомилась со своим мужем Петром Петровым, который стал моим соавтором в ЛЭМе, концепции мы придумывали вместе с ним, и он сочинял все тексты спектаклей. Пит был самым умным студентом факультета, и к тому же прекрасным поэтом. Я тоже писала стихи, мы ходили во всякие литературные кружки, встречались с поэтами Виктором Кривулиным и Виктором Ширали, познакомились с Олегом Григорьевым. Читали весь модный в интеллигентской среде самиздат, и конечно, «Максим и Федор» Шинкарева и «Москва – Петушки» Ерофеева, более всего отвечавшие философскому образу жизни той эпохи. Увлекались русской религиозной философией, с которой нас познакомил один тогда молодой иеромонах, теперь архимандрит, человек потрясающей культуры и необычайной личной харизмы, оказавший на меня огромное влияние.
В универе мы также интересовались структурной антропологией, посещали семинары по семиотике, запретной тогда науке; а также теорией танца, кино, театра, особенно увлеклись творчеством Эдварда Крэга, что здорово помогло потом в ЛЭМе.
Научную тему мы оба выбрали «Этнофилософия стран тропической Африки», чем дальше от цивилизованного мира, тем меньше цензуры. Если объяснять человеческим языком, тема была о том, как изменяется традиционное мышление при столкновении с современной культурой, очень интересно наблюдать, как чувствует себя томизм в голове человека, прошедшего обряд инициации в руандийской деревне. Все это потом очень пригодилось при наблюдении, как чувствует себя человек, выросший в совке, на просторах Евросоюза. И вообще, культура народов Тропической Африки оказало изрядное влияние на искусство двадцатого века, особенно кубизм, дадаизм или сюрреализм. Уж умолчу про музыку, которой я потом занималась в качестве продюсера. Так что очень полезное у меня было образование.
М.Б. Оттуда можно отсчитывать начало лаборатории моды?
Л.П. Да. В университете я встретила и других своих соратников по первому ЛЭМу: администратора Костю Дырхеева и Марину Евгеньеву, часто выступавшую в роли модели еще на факультете (виртуозно проносила на экзамены под юбкой, зажав между ляжками, талмуды по неинтеллигибельным дисциплинам), а потом в ЛЭМе. Когда грянула перестройка, началась история ЛЭМа: как театр, он возник из опыта театра абсурда, который я пережила, работая на кафедре марксизма-ленинизма.
С художественной альтернативной питерской культурой я познакомилась еще в универе, а может, и в конце школы. У нас на улице дворниками работали художники, в частности, Мирон Крегенбильд, я у него брала уроки живописи. Кто-то отвел меня в мастерскую Бориса Кошелохова, тоже во дворах Рубинштейна, я была в восторге от увиденного. Но эти люди были меня сильно старше и общения не сложилось. Проводником в рок-н-ролльную тусу послужили московские друзья Пита – Ефим Шапиро и Сергей Шкодин. Ефим был веселым поэтом и аферистом родом из Житомира, их с Питом сближал опыт фарцовки на первом курсе политеха. Эскапада закончилась тем, что Пит перевелся на философский, а Ефима загребли в армию, опять-таки в Житомир, откуда он вернулся в Москву, где подружился с интеллектуалом и сибаритом Сергеем Шкодиным, тогда лет девятнадцати от роду. Ефим и Сергей наезжали к нам в Питер, останавливались подолгу, переживая массу веселых приключений, о сути времяпровождения можно составить впечатление по «Максиму и Федору». Ефим и Сергей вовсю тусовались с рок-клубовскими деятелями и всячески пытались нас с ними познакомить.
Но я не хотела, я была по горло сыта старыми коммунистическими идолами, и мне не нужны были новые, какими бы они не были. А на тот момент в рок-среде был уже сложившийся культ звезд. Когда я услышала от Сергея, что Ефим упал перед Цоем на колени с воплем «О Цой, ты – бог!», я сказала себе, что этого бога у меня в квартире точно не будет. Брешь в стене была проломлена в районе 1986-го года Кириллом Миллером, с которым нас познакомили Сергей и Ефим, как им это удалось, не помню. Миллер был очень мил и мы с ним подружились, а через него с Олегом Гаркушей и тогдашним менеджером «Аукциона» Сергеем Скворцовым. Квартира наша, естественно, будучи в двух шагах от рок-клуба, скоро стала местом тусовки; да так, что пришлось со временем вырубить дверной звонок, иначе была опасность спиться – бухло тащили ящиками. Параллельно с этим процессом шел процесс выпендрежа на дискотеках, куда нас водил друг Пита Юра Карпов, меломан и диджей, большой поклонник Нойе Дойче Велле и Нины Хаген. На дискотеки было положено одеться так, чтобы желательно тебя потом свинтили – забрали в милицию за внешний вид. Тогда было модно стрижки типа каскад с начесом или ирокезом (делалось при помощи, пива, сладкой воды или вовсе желатина), перчи без пальцев, всякие цепи, черный или кислотный цвет и обильно подведенные глаза. На пиджаках с плечами в косую сажень выкладывался иконостас как у Брежнева: в ход шли значки с советской символикой, брошки со стразами, ордена-медали. Именно за них и винтили – святотатство. Так ходил Гаркуша и Владик Мамышев, ныне Монро.