Новые сцены и псевдобалеты, включенные в «Яйца зла» носили абсолютно шизофренические названия: «Озера подсознания», «Кровавый Щелкунчик», «Женщины Сибири делают обрезание с целью получения вида на жительство в Израиле», «История любви, перестройки и гласности», «Вавилонская блудница и троянский верблюд», «Анжелика и Ясир Арафат», и в завершение «Сцена с яйцом» из балета Петра и Ильича Чайковских «Борьба за яйца» в исполнении авторов! Краткое содержание акта: «маленький Петя любит Ильича…» Именно там появлялся белый лебедь, на которого нападал (или к которому приставал) злой гений. Тогда же родился Ленин-стриптиз: на сцену выезжает Ленин, и начинает раздеваться, в конце переклеивает бородку на причинное место и становится девушкой. Акция сопровождалась речевкой:
«Девочки танцуют за доллары танец маленьких неконвертируемых рублей. Россия переписывает свою историю. Восьмое чудо света. Ленин-стриптиз!».
Ставшее еще более безумным дефиле произвело фурор на фестивале «Les Allumees» (в переводе озаренные, сумасшедшие) в Нанте, Франция. Этот фестиваль, представлявший каждый год культуру какого-либо города, был значительным явлением во Франции (из него впоследствии вырос фестиваль «Белые ночи Парижа»)
В 1991-м фестиваль представил Санкт-Петербург, и стал значительным культурным явлением и для нашего города. Для отбора артистов умный директор фестиваля Жан Блез посетил для порядка местный Комитет по культуре, но твердо отверг их предложения по артистам, сказав, что будет выбирать их сам. Его привел к нам Сергей Фирсов, известный деятель рок-культуры. Так и собирался лайн-ап, артисты рекомендовали друг друга, и вскоре все значимые деятели альтернативной культуры, плюс несколько «обычных», оказались на борту корабля, плывущего в Нант. Там были «Лицедеи», «Поп-механика», «Аукцыон», «Авиа», «НОМ», «Два Самолета», «Новы композиторы», «Трилистник», «Ноль», «Колибри», Чекасин, Капелла Глинки, франко-русское шоу «Radix», художники Евгений Козлов, Африка, Белла Матвеева, Энвер, Гипер-Пупер, Владимир Пешков, некрореалисты, представители комитета по культуре, ну и конечно, артисты театра ЛЭМ. Я же выехала самолетом на две недели раньше – я должна была поработать в нантском ателье «Маскарад» с местными модельерами, чтобы сделать прет-а-порте на продажу. За эти две недели я и научилась говорить по-французски: я его учила немного ранее, но разговориться мне помогло одиночество в незнакомой стране. Одновременно я работала над локализацией заранее переведенного на французский текста спектакля. Это были прекрасные две недели с массой знакомств и приключений, кроме одного момента: шить-то я, в общем, не умела. Меня хватило на несколько шапок из жаккардовых тканей и меха и дождевик-звезду. Я осиливала только простой крой. Ну и швы не блистали прямотой. Зато тряпки были дорогие и яркие, мне дали какой-то бюджет на творчество, и я отправилась в магазин тканей «Бушара», где чуть не упала в обморок от изобилия. Я до сих пор люблю французские магазины тканей, только теперь это Марше Сен-Пьер в Париже и окружающие лавки.
Почти все спектакли и концерты происходили в большом ангаре на две тысячи человек под фестивальным названием «Чайка». Мы там выступали четыре дня. Кроме этого, в плане гуманитарной помощи, я переводила монтаж многим русским группам: переводчицы, набранные комитетом, не справлялись с техническими терминами. На первом концерте в течение спектакля несколько раз вырубалось электричество, и исполнительница Ленин-стриптиза Жанна развлекала публику народными песнями. Газеты были в восторге, и от спектакля и от перебоев с электричеством: настоящая русская экзотика! По итогам фестиваля вышла хвалебная статья в «Либерасьон» под названием «Веселые мутанты из Петербурга».
В зале, где мы выступали, было столько народа, что самый влиятельный во Франции театральный агент в области недраматического театра Андре Гинцбурже не дошел до нас, чтобы познакомиться. С ним я встретилась только в 1994-м. После фестиваля мы с Питом поехали в Париж: мы чувствовали, что нам стоит сменить менеджера, мы двигались в сторону театра и Альфред Хорн уже не мог нам помочь, он знал только круг рок-фестивалей и клубов.
Анна, которая ранее делала о нас репортаж, познакомила нас с Доридом Сальти, который был вхож в театральные и прочие круги. Это был обаятельный парижский гей итало-еврейского происхождения. Вот он-то меня научил просто болтать по-парижски с кучей жаргонизмов, а также научил ругаться матом по-французски. Еще он учил меня быть русской. Он говорил: «Ты выглядишь, как отличница из буржуазной семьи. А тебе надо быть русской художницей, вести себя вызывающе. Возьми бутылку водки, ходи с ней и пей». «Я не пью водку…» растерянно отвечала я, пить на гастролях уже не считалось хорошим тоном. «А что ты пьешь?» «Виски могу» «Хорошо, пей виски» разрешил Дорид. «Я не могу пить, я все слова перезабуду», – взбрыкнула я. «Тогда зажми горлышко языком и делай вид. Ну что, тебя всему учить надо?», – закатил он глаза. Так я и ходила с бутылкой, делая вид. Все-таки «безумная русская художница» – уже прогресс, по сравнению с «группой дизайнеров», как меня квалифицировал Хорн.