М.Б. Какие новые имена появились в моде в середине девяностых? И что стало с самим явлением альтернативной моды в Ленинграде?
Л.П. Появился, по сути говоря, один Бухинник. На этом альтернативная мода и кончилась. Про Глюклю и Цаплю (хотя это все ж не моделирование одежды, а перформанс с найденной одеждой) в то время я ничего сказать не могу, я узнала об их существовании в году двухтысячном. Питер – очень разобщенный город, можно жить годами и не встречаться. Я вот тоже очень долго не знала о существовании театра «Ахе», который мне очень нравится, настоящий авангард. «Мы вместе» окончательно распались в году 1993-м, и у всех стали свои профессиональные ниши, как и во всех странах мира: бесполезно спрашивать у театрального агента про галеристов и т. п.
Говоря об альтернативных движениях вообще, обычно у них следующая судьба: часть героев движения переходит в высокооплачиваемые профессионалы и вливается в мейнстрим, часть убивает себя алкоголем, наркотиками и иными доступными средствами, часть так и остается бунтарями, но с возрастом становится потише, постоянно что-то придумывая, чтобы не застаиваться. Во многом, процесс зависит от характеров культурных героев.
Здесь можно заметить, что из рок-альтернативы вышло довольно много профессиональных мейнстримовских музыкантов, которые играют и сейчас. А вот из альтернативной моды не вышло ни одно мейнстримовского модельера, они у нас появились позже. Ну ладно, авангардисты, для них костюм был средством, цель в основном перформанс. Но и альтернатива тоже как-то не развилась в мейнстрим. У нас в России в мейнстриме только изначально коммерческие проекты.
Почему так? Мне кажется, дело в том, что в феномене альтернативной моды не было моды как таковой. Было выражение жизненной позиции, протест, перформанс. После годов молчания и унификации люди учились выражать себя во внешнем мире, и самый простой, близкий к телу и одновременно заметный способ для этого – одежда.
А потом люди научились, выразились, и разошлись каждый по своим делам. Альтернативная одежда была духом времени, Zeitgeist, а потом стала неактуальна. Появились другие точки разлома: анимация, стрит-арт, интернет. И дух времени улетел туда, а я отправилась за ним.
Сергей Борисов
11. Сергей Борисов, 1986 год. Из архива автора
Фотограф. Активный участник андеграунда восьмидесятых. Через его студию «50а» прошел практически весь эшелон столичной богемы перестроечных времен. В девяностых был совладельцем культового клуба «Эрмитаж» в одноименном московском сквере.
С.Б. Фотографией я стал заниматься с момента, когда родители на двенадцатый день рождения подарили мне фотоаппарат «Смена». Затем в фотокружке в московском городском Доме пионеров. По сравнению с теми же восьмидесятыми, заниматься фотографией в шестидесятые было намного проще, это было достаточно стабильное время для Союза, и все это стоило копейки.
Мы жили вчетвером в восьмиметровой комнате, в коммуналке возле Рижского вокзала. Дома условий не было никаких, поэтому я поднимался на третий этаж к соседу дяде Володе. Фестиваль 57-го года я не застал, поскольку детей на этот период рекомендовалось эвакуировать, но, в принципе, я так или иначе ездил в лагеря ежегодно, и для меня эвакуация не имела принципиального значения. Хотя слухи во дворе шептали о том, что будет очень много шпионов, которые будут закладывать взрывчатку, и чтобы дети ни в коем случае не брали из рук иностранцев жвачку, поскольку она будет непременно отравлена… Двоюродные сестры потом с восторгом что-то вспоминали, но я был слишком маленьким, чтобы серьезно этим интересоваться.
К тому времени я уже занимался в кружке. Причем в кружок мы пошли вместе с двоюродным братом. Кружок вел знаменитый Израиль Исаакович Гольдберг. Там мы учились композиции кадра, технике проявки и печати. Приносили фотографии и Израиль Исаакович отмечал ошибки. Но основная учеба шла в спорах между ребятами. Откровенно говоря, я комплексовал со своей «Сменой» перед ребятами лучше экипированными. Для кружка я иногда просил дядю Володю разрешить мне что-то снять его широкоформатными «Любителем» или «Москвой». Впрочем, прозаниматься долго фотографией не получилось, потому что меня унесло новым увлечением – археологией. От того же Дома пионеров организовывались выезды на раскопки и в них участвовали ребята из кружков. Увлечение раскопками разбавляло школьные годы, которых стало одиннадцать, вместо десяти. К ним прилагалась синяя гимназическая форма, с ремнем. И этой формы было два вида – хлопчатобумажная и шерстяная. Догадываюсь, каких усилий потребовало это у моей мамы, но она все-таки купила мне шерстяную, которая считалась престижней.