Однако на грани смерти он пребывал недолго: скоро опасность миновала, и настало выздоровление. Салим Алван постепенно вернулся в объятия жизни, и душе его захотелось вновь вернуть здоровье и бодрость, чтобы опять вести привычный образ существования. Однако предупреждения и рекомендации врача надломили его надежды и вскоре совсем покончили с ними. От жизни у него оставалось совсем немногое. Да, да, он спасся из когтей смерти, однако превратился ныне в совершенно иного человека, с хрупким телом и больным духом. Проходили дни, болезнь сделала его ещё более раздражительным, свирепым, мрачным и ненавидящим всех и вся. Ему и самому было непонятно, какое такое препятствие встретилось на жизненном пути; он спрашивал себя, за какой же грех Всевышний Аллах так наказывает его?… Совесть его была довольна всем, что он имел, он находил оправдания грехам других людей, по-доброму обходился с ними и закрывал глаза на их ошибки. Он очень любил жизнь, наслаждался своим состоянием и услаждал им свою семью, и, как полагал сам, не переходил границ, дозволенных Аллахом, а потому чувствовал полную уверенность в жизни, пока не заметил мощного потрясения, нанёсшего удар по его здоровью и почти похитившему разум. Что за грех такой он совершил?… Никакого греха. Нет, это всё соперники, они своей завистью навели на него эту вечную порчу!.. Вот так всё приятное в его жизни стало горьким, на лбу его выступили морщины, придававшие столь угрюмый вид. По правде говоря, утраченное им телесное здоровье не шло ни в какое сравнение с нервным.
Сидя за письменным столом в конторе, он задавался вопросом: неужели в жизни ему только и осталось, что забиться в этом месте и проверять канцелярские бумаги?!… Лик такой жизни казался ему ещё более мрачным, чем его собственное лицо. Он застыл, словно статуя. Прошло сколько-то времени, а он по-прежнему сидел, погружённый в свои думы, пока не услышал какой-то шорох у дверей конторы. Он повернулся в ту сторону и увидел лицо Умм Хамиды в оспинках, что шагнула ему навстречу. В глазах его светился странный взгляд. Салим Алван поздоровался и вполуха прислушался к благословению, которое женщина призывала на него, а также к словам приветствия. Ум его был занят старинными воспоминаниями, совсем не относившимися к ней.
Разве не странно то, что он забыл Хамиду, как будто её и вовсе не существовало?!.. За время выздоровления воспоминания о ней, бывало, не раз нахлынывали на него, однако так же быстро улетучивались без следа. Он не сожалел о ней с той же силой, с какой добивался её, а затем и вовсе выкинул её из головы, словно её и не было, или она была лишь капелькой крови в потоке здоровья, которое текло по его венам. А как только оно иссякло, эта капелька тоже испарилась в воздухе.
Взгляд Салима Алвана снова застыл. Он поблагодарил её за то, что она навестила его, и пригласил присесть. Её присутствие настолько досаждало ему, что почти переходило в ненависть к ней. Он спрашивал себя, что же на самом деле привело её к нему: неужели ей искренне хотелось поздороваться с ним ради снискания благословения Всевышнего, или чтобы удостовериться в чём-то, чего хотелось раньше?!… Однако женщина не питала никаких злых намерений в отношении него, ибо уже давно потеряла на него всякую надежду, полностью разуверившись. Однако он сказал ей, словно в своё оправдание:
— Мы желали одно, а Аллах распорядился по-другому.
Женщина добавила, быстро сообразив, что он имеет в виду:
— Это не ваша вина, господин мой, мы всего лишь просим у Аллаха для вас здоровья и благополучия.
Женщина попрощалась и покинула контору, оставив его в даже более худшем расположении духа и подавленном состоянии. Тут внезапно из рук одного работника выпал мешок с хной, и господин Алван просто рассвирепел, грубо отругав его:
— Скоро двери конторы закроются, вот тогда вы будете искать новый источник пропитания!
Он остановился на какой-то миг, объятый гневом и раздражением, и этот гнев напомнил ему недавнее предложение сыновей — ликвидировать свой бизнес и удалиться на покой. От этого его гнев и злость лишь удвоились. Он сказал себе, что они желают ему отнюдь не покоя: всему виной его деньги, которые они стремятся прибрать к рукам. Разве не то же самое они предлагали ему раньше, когда он пребывал в полном расцвете сил?!… Они хотят его богатства, а не здоровья и благополучия. В приступе гнева он забыл о том, что сам же отказался от идеи ограничить свои надежды в жизни на работе в конторе; он не находил большего удовольствия, чем возлагать на себя тяжкое бремя накопления денег, которыми всё равно не сможет воспользоваться. То упрямство, что разгорелось в его душе в последнее время, а также подозрения в отношении всех, не миновавшее даже его жену и детей, было одним из проявлений этого состояния… Прежде чем пламя гнева и возбуждения остыло, до ушей его донёсся низкий голос, который глубоким и одновременно нежным тоном произнёс: